— Сейчас живой, завтра не живой, — блеснул философической
максимой Торвальд. — Вы что делать-то собирались?
— Для начала хотелось бы разобраться, — Ива оглянулась, не
обнаружила ничего, пригодного для сидения, и прислонилась плечом к
стене. Тяжелые темные бревна были холодными и сырыми даже на вид —
но волчий плащ оказался на удивление эффективен. — Рассказывайте.
Все и по порядку.
Торвальд, вопросительно покосившись на Лейви, откашлялся,
пригладил ладонью короткую аккуратную бородку. И начал
рассказывать.
Умер Лейви в конце лета. Пошел в гости к двоюродному брату крышу
на новом сарае ладить, навернулся с балки да и сломал себе шею.
— Ну да, — виновато развел мосластыми руками Лейви. — Такое с
каждым может случиться.
— Вот именно, — поддержал своего знакомца Торвальд. — Такое
может случиться с каждым! Но Альдис втемяшила себе в голову, что
Лейви упился бьером.
— Да-да! Втемяшила! — поддакнул Лейви. — А сколько я того бьера
выпил? Ну кружечку, ну две. Да и не удался в тот раз у Свена бьер.
Слабенький получился, желтенький — как будто корова нассала. Разве
нормальный мужик с двух кружек водички упьется? Вот скажите мне,
благородная дева!
— Всякое бывает, — дипломатично уклонилась Ива. С одной стороны,
бьер, по вкусу напоминающий сильно разведенное водой пиво,
действительно содержал минимум алкоголя. А с другой… Ну не
производил Лейви впечатления трезвенника. Даже в таком вот
потустороннем виде.
— Ну вот и я говорю — всякое бывает! — увлекшись рассказом,
Торвальд подался вперед, закрыв головой солнце, — здоровенный,
тяжелый, горячий. Чтобы не таращиться ему в грудь, Ива задрала
голову и уперлась взглядом в глаза — светло-серые, прозрачные, как
холодная зимняя вода. Серебряная у центра, по краю радужка
наливалась тревожной грозовой синевой. Завороженная контрастом, Ива
ненадолго потеряла связь с реальностью, а когда очнулась, Торвальд
уже выкладывал подробности конфликта. — …с ней и так, и эдак, но
Альдис уперлась: пьяный был. И ни с места, хоть мехом внутрь
вывернись Когда мы Лейви хоронили, она даже вису над его могилой
сказала. О недостойных мужах, которым бьер важнее, чем битвы,
подвиги и семья.
— Да, Альдис у меня талантливая, — нежно улыбнулся перекошенным
синим ртом Лейви.
— Ага. Талантливая. Просто слов нет, какая талантливая.
Альдис-то и раньше приколдовывала: зубную боль заговаривала, понос
у овец, бледную немочь у детей. Ничего, в общем, особенного. Но
когда Лейви умер — наварила каких-то зелий, два часа пела на
могиле, руны рисовала — и подняла его!