В свете открывшихся обстоятельств
аварии слова Лепнина произвели на меня сильное впечатления. Разумом
я понимал, что это не что иное как бред больного человека, горячка,
но в глубине души я чувствовал, что есть в этих словах что-то ещё.
Необъяснимое и потустороннее. На лице ярого атеиста Севзова
читались те же чувства. Медсестра, дежурившая у койки больного, и
вовсе закрыла уши руками и зажмурила глаза.
– Измерьте температуру. – Севзов
мягко похлопал по плечу медсестры и указал на градусник на ее
коленях. Нервно закусив губу, женщина выполнила указание начальника
и показала тому результат: 36,6.
– Да он весь горит! – возмутился я. –
Принесите другой градусник. Не электрический – ртутный.
Медсестра вышла и вернулась с узким
футляром, достала из него градусник и поставила Лепнину.
– Больно! Больно! – из последних сил
кричал Лепнин. – Убейте меня, прошу вас! Я больше не могу выносить
эти холодные пальцы! Они щиплют, царапают… пожалуйста, молю вас! –
на миг его сознание словно прояснилось, но затем он снова впал в
беспамятство.
Воздух вдруг стал густым и холодным,
находится в палате становилось невыносимо, словно неведомая сила
выталкивала своих непрошенных гостей. Молодая медсестра, не
выдержав, бросилась вон из палаты. Мне самому сделалось неуютно и
резко захотелось последовать ее примеру, но интерес ученого
пересилил инстинкт самосохранения, и я остался.
Тем временем Севзов проверил
показания градусника: 36, 6.
– Ерунда какая-то… – пробормотал он и
опустил на лоб пациента морщинистую руку. – Горячий как
кипяток!
Порывом ветра оконная створка
распахнулась настежь, заставив меня и Севзова вздрогнуть от
неожиданности. Вместо влажной ночной свежести в палату ворвалось
что-то необъяснимое: дышать стало почти невозможно, окружающая
обстановка потеряла свою яркость, хотелось чаще моргать, словно
глаза заволок зыбкий туман. Меня охватила такая тоска, будто все
мои чувства, всю радость и энергию смяли, как бумажный лист и
выбросили в мусорное ведро. Все звуки прекратились, наполняя уши
звенящей и зловещей тишиной.
Из горла Лепнина вырывались хрипы и
стоны, он больше не разговаривал. В чертах его лица притаилась
гримаса непередаваемого страха и удивления, глаза расширились и
застыли. Не вовремя решившая вернуться медсестра вскрикнула и
лишилась чувств, как только заглянула в палату, острее нас с Севзом
ощутив весь кошмар происходящего.