Когда-то у него была жизнь. Друзья, семья, цель. Теплое
прикосновение солнечного света к его коже, свежий осенний воздух,
пульс времени, неумолимо движущегося вперед. Но эти ощущения, так
живо связанные с телом, в котором он, когда—то обитал, теперь стали
далекими воспоминаниями, тлеющими, как последние угли угасающего
костра.
В этом мире, далеком от металлического привкуса алхимии и цепких
рук философских камней, душа вела мирное существование. Ни богов,
ни чудовищ, ни вечных законов эквивалентного обмена. Жизнь была
проста. И когда она умирала, ее ожидал покой забвения. Конец.
Освобождение. Но этого не произошло.
Первым ощущением было притяжение — резкое, безжалостное и
неистовое. Как будто сама ткань реальности была разорвана, душа
была вырвана из ожидавшей ее загробной жизни. Это произошло в одно
мгновение, но показалось, что прошла вечность. В спокойную тьму
смерти вторгся ослепительный свет, как будто сам космос протянул
руку и забрал душу с целью, которую она не могла постичь.
Он был перенесен через границы пространства, времени и
измерений, преодолевая невидимые барьеры. Он несся сквозь этот
хаос, как пассажир в путешествии, которого не понимал, пока не
достиг своего нового пункта назначения: Врат Истины.
Первое, что ощущала душа, достигая этого места, была тишина —
пугающая, бесконечная тишина. Но это не была тишина умиротворения.
Это была тишина ожидания чего-то. Как затишье перед бурей. Это было
удушающее, неестественное ощущение. И это наполнило душу глубоким,
грызущим страхом.
Когда душа, наконец, осознала, что ее окружает, она поняла, что
попала в тюрьму без стен, в измерение, которое существовало за
пределами жизни и смерти, за пределами всего, что она когда-либо
могла себе представить. Плавая в пустоте, которая простиралась во
всех направлениях, он мог видеть слабые очертания других —
бесчисленных душ, запертых в этом месте.
Некоторые из них были лишь тенями самих себя, потерявшимися в
бесконечных витках мыслей, повторяющими одни и те же движения снова
и снова, словно запертые в собственном сознании. Другие кричали в
агонии, корчась от сожаления о проступках, которые они никогда не
смогут исправить. Это было место, где само время не текло должным
образом, где истина висела удушливым туманом и откуда казалось
невозможным сбежать.