– Что нужно?, –
лаконично спросил Федор, не глядя на хозяина, у которого снова
взлетели брови.
– Тонкая
проволока потверже, сталистая лучше. Или штуки три иголок или
булавок. Пассатижи и надфиль, – я отвечал уверенно, будто всю жизнь
только и делал, что чинил кукол. Хотя и было-то раза три всего.
– Надфиль?, –
эрудит и умница с сомнением обвел глазами сверхсовременную
операционную.
– Шкурка-нулевка
подойдёт. Или пилочка для ногтей. Ну, такая, шершавая, – как смог
пояснил я.
Федор кивнул, опять надел встревоженно-напряженное лицо и вышел
за дверь. Пока он ее не закрыл, мы со Второвым услышали детский
писк: «Что там, что там?» и скорбный голос помощника: «Делают все
возможное. Сложнейший случай!». Три взрослых мужика валяли дурака и
получали от этого искреннее удовольствие.
Нашлось все необходимое. Я отрезал пассатижами четыре одинаковых
кусочка проволоки, нагрел на зажигалке поочередно и вплавил до
половины в руку. Потом раскалил оставшиеся свободными хвосты, чуть
подержал над огнем культю куклиного плеча – и соединил детали.
Вышло прилично. На дебютной операции конечность стала короче едва
ли не на треть, а тут – на пару миллиметров от силы. Нагретой
проволокой разгладил место спайки. Прошелся пилочкой. Блеск! Ну, то
есть видно, конечно, что не новая, ну а как вы хотели? Случай-то
сложнейший!
– Не думал этим
профессионально заняться?, – спросил Федор, пока я сочинял кукле
«гипс» из пластыря.
– Рынок узкий.
Маша вряд ли так часто ломает кукол, чтоб я мог с того нормально
семью кормить.
И три взрослых мужика одновременно рассмеялись.
Куклу пристроили на подставку для огнетушителя, стоявшего в углу
— на ней были колесики — и укрыли одеяльцем из салфетки. Мне
показалось, что от такой заботы она даже изменилась в лице, отлитом
из пластика и разукрашенном. Шутка ли — Михаил Иванович Второв
лично, согнувшись в три погибели, выкатил ее из операционной, дверь
в которую придерживал его верный Федор, выглядевший торжественно и
гордо, как при поднятии полкового знамени. Позади всех шел я, имея
вид утомленного хирурга. Для полноты картины мне не хватало
заляпанного красными брызгами и пятнами халата и зажатой в
корнцанге беломорины.
Мощный старик сорвал банк из детских эмоций и прямо-таки утопал
в них, расцветая. Не выходя из профессорского образа, он
авторитетно пояснил, что кукле положен строжайший постельный режим
и полный покой. Гипс снимать через две недели и ни днем ранее. До
тех пор — прогулки на воздухе и солнечные ванны в полной тишине.
Девочкам будто беззвучный режим включили — они закрыли рты и только
кивали, забавно покачивая косичками вокруг изумленно-серьезных лиц.
Я, с не менее серьезным лицом, тоже кивал в такт рекомендациям
профессора. Когда пятилетние санитарки с величайшей осторожностью
под конвоем мам в четыре руки унесли болезную на палубу, Второв
выдохнул, улыбнулся и дружески хлопнул меня по плечу. Ну а что? Это
вам не политтехнологии какие-нибудь, тут понимать надо. В глазах
родной дочери так авторитет поднять — талант нужен. А у нас их было
целых два: у него — схватывать на лету, а у меня — вызванная
перманентным безденежьем хитрость на выдумки.