— Вчера вы пришли к Ванессе, — оборвал меня Риган. — Почему – я
слышал. Но вы говорили, что были похороны вашей матери.
— Верно.
— И, похоронив родного человека, вы не проронили и слезинки.
Покинув похороны, вы держитесь вот уже почти сутки, и еще ни разу
не заплакали. Так для чего лить слезы теперь?
Я хмыкнула, поджав, наверняка уже синие, губы.
— Мама болела долго, и я уже давно свыклась с мыслью, что
однажды ее не станет. Когда она ушла, меня это опечалило, но не
более того. Я рада, что мама больше не страдает. Видели бы вы ее в
последний год жизни: скелет, обтянутый кожей. Едва могла есть и
пить, и то по кусочку пирога и глотку воды в день.
— Примите мои соболезнования.
— Благодарю.
На этой ноте наш разговор перестал клеиться. Мужчина шагал
целенаправленно вглубь городка, я почти бегом за ним, и вскоре мы
оказались у здания, чем-то похожего на едальни, в которых обычно
собираются пьянчуги.
Только я подумала об этом, как дверь перед нами распахнулась и
из нее выпал, в прямом смысле этого слова, худущий мужик.
Видел бы папочка, в какие места я хожу! А впрочем, какая ему
разница? Он, наверное, даже и не задумывается о том, где я теперь
живу. Может быть, замерзла ночью под мостом, или подралась с
нищенками за кусок плесневелого хлеба и теперь лежу избитая в
сточной канаве. Ему все равно. Будь ему меня жаль, он бы не
позволил даже за ворота выйти без пальто. Но я ушла, и он меня не
окликнул.
Мой отец не был таким никогда. Он меня любил, заботился обо мне
и маме. Вечера мы проводили втроем в гостиной, а когда мама
заболела, то в ее спальне. Мы с папой по очереди читали ей ее
любимые книги, а когда она засыпала, то уходили на кухню, где по
полночи пили чай с печеньем.
Мой отец никогда раньше не был жестоким. И это пугало.
В заведении помимо клубов вонючего дыма в воздухе витал кислый
запах содержимого желудков гостей. Из угла доносился пьяный храп,
за столом у окна тощая женщина противным голосом пела “Странники на
болоте”, а едва державшийся на ногах музыкант пытался играть на
лютне.
Я жалась к Ригану, наплевав на приличия. Сальные взгляды
мужиков, топящих свои печали в глиняных кружках с мутным пойлом,
пугали больше, нежели то, что обо мне подумает мой ненастоящий муж.
Решит, что я развязная – так и быть, но, чувствуя тепло его тела,
мне было куда спокойнее.