- Тише ты боярич, воев своих разбудишь, - услышал я шепот
хозяйки.
- Ты чего, скаженная, тут же люди кругом.
- Спят твои ратники что сурки.
- А ты чего?
- Али не знаешь чего? Полгода вдовею при живом муже, а
тебе в бой завтра идти...
- Как при живом, ты же сказала - пропал?
- Ага, вместе с лошадью к ворам и подался ирод, еще по
осени. Казаком вольным похотел стать аспид. А ты молодой, красивый,
жалко если убьют...
- Не убьют, я фартовый.
- А раз фартовый то чего ждешь?
В кромешной темноте я почувствовал, как ко мне под шубу
скользнули немного загрубевшие от работы, но ласковые и теплые
женские руки. Губы встретились с губами, и нас охватила страсть.
Торопливо срывая друг с друга одежду мы сплели наши тела в
немыслимый клубок и растворились друг в друге без остатка. Потом
обессилившие, но довольные лежали рядом и болтали о каких-то
пустяках. Потом как-то само собой перешли на ее жизнь.
- Не хотела я за него идти, да родители сговорились, куда
денешься. Потом дочка Танечка родилась, а мои родители померли
разом. И вовсе некуда стало деваться, да еще братишка вот сиротой
остался, с нами жить стал. А он не любил меня, бил бывало, а потом
и вовсе ушел. Тошно с ним постылым жить было, маетно, братика
каждым куском хлеба попрекал. Может, убьют, прости меня
господи!
Я слушал безыскусный рассказ молодой красивой женщины,
которой захотелось немного тепла и ласки в серой беспроглядной
жизни и помалкивал. Наконец ее рассказ подошел к концу, и она
переключилась на меня.
- А ты из Москвы?
- Да.
- Никогда не бывала, а теперь и вовсе не погляжу с этой
войной проклятой, да смутой. Когда она хоть кончится?
- Теперь скоро, царя вот выбрали, значит смуте скоро
конец.
- А сказывали, что царем какого-то немца-басурманина
выбрали, правда ли?
- Нет, он православный, - хмыкнул я.
- А ты его видел?
- А как же, как тебя. Да и ты, поди, видала, он же с нами
сейчас пришел. Ты как рассветет, ворон не лови, а смотри во все
глаза. Так царя и увидишь.
- Ой, да как же я его узнаю?
- Ну, это просто, у кого рожа самая злая тот и царь.
- Правда?
- Конечно, правда, посмотри на меня, разве эти глаза
могут соврать?
- Ой, врешь ты все!
Утром, осторожно высвободившись из объятий, я быстро
оделся и вышел во двор. Сладко потянувшись, я услышал скрип снега
и, обернувшись, увидел невозмутимые лица Никиты Вельяминова и
Анисима Пушкарева.