То-о-олько не паниковать!
— Подожди, — грубые пальцы снова касаются моей руки, отодвигая.
Он долго возится, настолько, что я успеваю привыкнуть к теплу его рук у лица и запаху, что от него исходит. Теплого дерева. Странный аромат. Бинт спадает с глаз, искусственный свет бьет по зрачкам, заставляя зажмуриться. Но я вижу, слава богам.
— На брови швы, — вновь заговаривает мужчина. — Наверное, перевязали, как смогли.
— Коновалы, — откидываюсь на подушку, выставляю ладонь козырьком, защищаясь от слишком интенсивного света.
Глаза понемногу привыкают, открываются шире, перестают слезиться.
Я с интересом прохожусь взглядом по палате, в которой лежу. Наполовину выкрашенные в зеленый стены, коричневая плитка на полу, одеяло в цветочек на мне. Из сказки — в родные реалии. Да еще и с дырявой башкой. Круто.
Медленно перевожу взгляд на самый интересный объект в этой комнате. Колючий баритон. Даже с пеленой на глазах вижу, что мужчина и близко не похож на того, с кем я могла бы приятно провести время. Слишком тяжелый взгляд, слишком бородатый, слишком… обычный. Кто же ты?
— Ты еще что за хрен?! — выходит грубовато, но жизненно.
Угрюмый взгляд “не американца” становится еще более тяжелым, он открывает рот, желая, видимо, возмутиться моему эпитету “хрен”, но не успевает. В двери появляется медсестра с капельницей в руках.
— А вот и наша черепно-мозговая очнулась, — почему-то восторженно говорит она. — Рады, что муж приехал?
Она кидает взгляд на лохматого чувака, чувак смотрит на меня, а я в свое безрадостное настоящее.
Нет. Ну нет.
Верните повязку мне на лицо, все-таки я еще сплю.
— Это не мой муж, — тихо шепчу медсестре, когда она подходит менять мне капельницу.
Тихо, потому что итак мужика “хреном” назвала, неудобно продолжать тешиться над его эго. Кидаю взгляд на дверь, за которой он только что скрылся, бросив лаконичное “поговорю с доктором”. Пусть поговорит, да, разберется в этой дикой путанице с женой, детьми, Марсельезой, или что он там плел...
— Ну а чей же? — удивляется круглощекая женщина, даже не пытаясь шифроваться, как я.
— Не знаю, — устало откидываюсь на подушках и прикрываю глаза. — Ай! — руку обжигает очередной жгут.
— Потерпи девочка, — мягко продолжает медсестра свои болезненные манипуляции. — Вот так, — тычет в меня иглой. — Это я ему набрала. Ты сама попросила кому-нибудь позвонить, сил-то не было. Это ж как тебя так, молодую и красивую угораздило? Напал кто?