— Ох, государь, не трави душу! — отозвался Никита, — во всем, за
что ни возьмись, нехватка. Послали бы мы с Семеном дьяков — так
через час полковые командиры узнают об излишке, того и гляди на
куски разорвут!
— Это верно, — вздохнул я, — беда с оружием. Никита, ты знаешь,
что у меня допельфастеры## уже ни к черту не годятся?
## Допельфастер — двуствольный рейтарский пистолет.
— Нет, государь, — всполошился тот, — вот горе-то, у нас и
мастеров таких нет, чтобы их наладить!
— Дозволь слово молвить, царь-батюшка! — неожиданно выпалил
подьячий.
— Ну, молви!
— Знаю я мастера одного…
— Ты что, белены объелся! — громыхнул Вельяминов, — да ты хоть
знаешь что это за пистолеты и какова им цена?..
— Погоди, — остановил я своего окольничего, — что за мастер?
— Первушка Исаев, с оружейной палаты.
— Да какой же он мастер? — вмешался Квашнин, — слыхал я о нем, в
подмастерьях у пищальников ходит.
— И до седых волос ходить будет, ибо чтобы ученика выпустить,
мастер должен его инструментом снабдить, а тот немалых денег стоит!
— не уступал Анциферов.
— Ладно, — прекратил я спор, — пистолеты все одно не стреляют.
Вот тебе первое задание парень: найдешь мастера, чтобы починил…
тогда и посмотрим, на что ты годишься. Зовут-то тебя как?
— Первушка!
— Что, опять Первушка? Крестили-то хоть как?
— Акакием!
— Ох ты, прости господи! Ладно, Первак так Первак.
Поняв, что разговор закончен, Анциферов подхватил тяжелый
пистолет и опрометью бросился вон. Я невольно улыбнулся ему вслед:
парень, похоже, дельный и старательный. В лепешку расшибется, а
порученное выполнит. Надо будет к нему присмотреться, но это потом,
а сейчас предстоит разговор с «господами-министрами». Кстати, слова
такого еще нет, и мои приближенные немного пугаются, когда я их так
называю.
— Ну что, Никита Иванович, — спрашиваю я Вельяминова, — к
выступлению все готово?
— Все, государь, — кивает окольничий. — Объявлено, что через
неделю — большой смотр всему войску. Сразу никто ничего и не
подумает, а потом уж поздно будет.
— Ну и славно, а то что-то засиделись мы. Правильно я говорю,
Семен?
— На все твоя царская воля, — вздыхает московский дворянин, — а
только не маловато ли у нас сил с королевичем воевать?
— А больше все одно не будет, — усмехнулся я, — страна в
разорении, и те войска, что есть, из последних сил содержит. Потому
и хочу, не мешкая, вперед выступить, чтобы разорения больше не
допускать.