Так вот, за всеми этими приготовлениями я намеревался скрыть
подготовку к походу. Как все будет готово, мои войска форсированным
маршем выдвинутся к Можайску, где были устроены магазины с
припасами и амуницией. Потом… потом будет видно. Главное, чтобы
поляки узнали о моем присутствии как можно позже.
Единственной проблемой было отношение церкви ко всему этому
маскараду. Местоблюститель патриаршего престола отнесся к этой моей
затее, мягко говоря, без энтузиазма. В принципе, само намерение
развестись с принцессой, не желающей принимать православие,
возражений не вызывало… но ведь так дела не делаются! Ты сначала
покайся, да обратись к отцам своим духовным с прошением. Они
хорошенько подумают, какую на тебя епитимию наложить. Побудешь под
прещением, да помолишься, а там, глядишь, и разведем. И только
потом — смотр невест! Поняв, что Исидор не шутит, я искренне
повинился перед ним и рассказал все как есть. Митрополит немного
подумал и сказал свое веское: «Нет!»
Тут уже взыграло ретивое у царя-батюшки, то бишь меня. Сказано
же, не собираюсь я ни жениться, ни разводиться. Волю свою ни
собору, ни думе я не объявлял. Смотр официально не созывал, а если
бояре и царедворцы сами себе чего надумали, так с меня какой спрос?
И благословления я у тебя. владыко, не прошу, а лишь нижайше
требую, чтобы ты помалкивал до поры. В общем, кое-как удалось
иерарха уломать. Впрочем, кривить душой ему не пришлось, выручил
митрополит Иона. Сему достойному мужу я о своих коварных замыслах
не поведал, а вот он принял их за чистую монету и, недолго думая,
провозгласил с кафедры, что брак, заключенный царем с не
православной принцессой, законным быть не может. И потому Иван
Федорович в своем праве, а кому не нравится, может становиться в
очередь за отлучением. Засомневавшиеся было бояре восприняли эту
новость с энтузиазмом и продолжили подготовку. А я… а я с
загадочным лицом улыбался.
С тех пор, как братец Никита прознал о прогулках Алены по
Москве, единственным ее развлечением стали посещения
немногочисленных подруг. Иногда ее одиночество скрашивала Ефросинья
Панина, иногда заглядывала Маша Романова, но чаще всего к ней
забегали дочери Анисима Пушкарева: Глафира и Марьюшка. Одних их,
конечно, не пускали, но Авдотья была вечно занята по хозяйству, и
за девицами приглядывала пожилая холопка, которую обычно тут же
спроваживали на кухню, чтобы не мешалась. Оставшись одни, девушки
гуляли в саду, качались на качелях, потом шли в девичью примерять
наряды и украшения или разглядывать мудреные картинки в заморских
книжках.