Пока они разговаривали, Маша завладела зеркалом, и критически
оглядев сначала себя, а затем сестру с боярышней, заявила:
— Дал же бог кому не надо!
— Ты о чем это?
— О вас, о ком же еще. Тут Ваня, наконец-то, надумал бросить
свою кикимору заморскую, а вам и дела до того никакого нет! И я,
как на грех, мала еще.
— Не говори так, охальная!
— Чего это я охальная?
— Погоди, Марьюшка, — улыбнулась Алена, — ты что же это, сама на
смотр собралась?
— Ну, если вы с Глашей не пойдете, так и я сгожусь. Все краше,
чем эти дурынды квелые!
Самонадеянное заявление девочки было так забавно, что подружки
не удержались от смеха, причем Машка смеялась громче всех. Наконец,
отсмеявшись, Глаша серьезно сказала сестре:
— Перестань глупости болтать, не по чину нам в царские
палаты!
— Я-то, может, и глупости говорю, а вот кое-кто их делает.
— Ты про кого это?
— Да уж не про тебя, сестрица. Ты у нас по Первушке-подьячему
сохнешь, а вот…
— Машка!!!
— Молчу-молчу… Ой, а что это за шум, не Никита ли Иваныч домой
пожаловали? Глаша, пора нам!
Когда окольничий, тяжело ступая, зашел на половину сестры,
подружек уже не было, а Алена задумчиво перебирала разложенные
вокруг нее украшения. Брат немного потоптался, не зная, с чего
начать разговор, потом вздохнул, и хотел уже было выйти, но так и
остался на пороге.
— Гляди-ка, сколько приданого, — нашелся он наконец, — надела бы
убор какой, покрасовалась.
— На смотр и надену, братец мой милый, — кротко улыбнувшись,
отвечала она ему.
— Прознала-таки!.. — вздохнул Никита.
— А ты что думал?
— Да ничего я не думал.
— А почто молчал?
— Тебя, дурочку, уберечь хотел!
— От судьбы не убережешь.
— Он и не развелся еще…
Взгляд сестры буквально облил окольничего пренебрежением к его
доводу, так что он разозлился. Однако говорить правду было нельзя,
и Вельяминов попытался найти отговорку:
— Аленушка, мы с тобой сироты. А для царской невесты род сильный
важен, чтобы вся родня за государя была.
— И казну расхищать большим родом куда как способнее, — охотно
согласилась с ним она.
— Да что же это такое! — вскипел царский ближник. — Не пойдешь
на смотр, вот тебе и весь сказ!
— Никитушка, братец ты мой любимый, чтобы ты ни велел, я твоей
воле покорна, но знай: на всем белом свете только он один для меня,
и для него только я одна!
— Что?! — взревел окончательно взбешенный Вельяминов. — Да ты
хоть знаешь, сколько у него баб было?