Пьер внимательно осмотрел боярыню и сразу же пришел к выводу,
что ее красоте помочь уже невозможно, ибо если таковая и имелась,
то очень давно.
— Милостью Господа, я постиг множество наук в университете
славного города Парижа и в других не менее известных местах. Ведомы
мне семь свободных искусств, а также иные тайные знания. Так что
если вы, ваша милость, желаете снадобий, то вы правильно
обратились. Но позволено ли мне будет спросить: средства сии нужны
вам или иной особе?
— Дочери моей, — поджала губы княгиня.
— Позволено ли мне будет взглянуть на нее?
— Еще чего! — вскипел боярин. — Где это видано, чтобы девиц
кому-то кроме как жениху показывали? Не бывать этому!
— О! Я весьма одобряю подобную осмотрительность, — согласился с
Сицким О’Коннор, — однако прошу заметить, что даже девиц показывают
священнику. А врач, по моему глубокому убеждению, сродни ему. Ибо
первый врачует душу, а второй — тело. Но так же как
священнослужитель не может отпустить грехи, не взглянув на
грешника, так и лекарь не может пользовать болящего, не наблюдая
его.
Очевидно, слова его показались хозяевам основательными и они,
скрепя сердце, согласились. Через несколько минут в горницу ввели
смущающуюся девушку. О’Коннору оказалось достаточно беглого
взгляда, чтобы понять, что насчет княгини он, скорее всего,
заблуждался. Ибо если дочь пошла в мать, то красотой там не пахло и
в девичестве. Впрочем, это открытие совершенно не смутило лекаря.
Несмотря на то, что после одной некрасивой истории ему пришлось
бросить университет, все же знаний у медикуса хватало, а опыта было
и того больше. Усадив девицу на лавку, он принялся готовить
снадобье. Робеющий Гришка подавал ему то одну, то другую баночку из
тяжелого сундука и внимательно наблюдал за манипуляциями мэтра, то
и дело восклицавшего: «Жир единорога! Вытяжка из секрета горного
льва!»
Присутствующие только ахали, а Пьер, быстро приготовив средство,
велел огородить их ширмой. Убедившись, что никто на них не смотрит,
он ловко покрыл лицо девушки белилами, затем, убрав лишние, взялся
за румяна. Потом последовала очередь помады и иных средств,
названий которых ученик еще не знал. Работал О’Коннор вдохновенно,
вероятно воображая себя Праксителем или еще кем-то в этом духе.
Наконец, примерно через полчаса, он разрешил убрать ограждения.
Увидев дочь, князь Сицкий схватился за сердце, а княгиня радостно
всплеснула руками.