— Как тебе сказать, Ян… — хмыкнул я, — у рижан на это целый
миллион причин.
— Да, мой кайзер, — согласился шкипер, — целый миллион звонких
серебряных причин. Но как бы то ни было, мне удалось бежать. С
большим трудом я добрался до Пскова, где меня все-таки схватили и
посадили в тюрьму.
— А там-то за что?
— Честно сказать, я и сам не понял. Меня, верно, приняли за
шпиона, и совсем было собрались повесить, но Карл Рюмме, как-то
научил меня одной странной русской фразе. Я крикнул ее, и ваши
подданные не стали меня вешать, а отвезли в Москву.
— Вот как… и что же это за фраза?
— Slovo idelo gosudarevo!
Услышанное оказалось столь неожиданно, что я не смог удержаться
от смеха. Когда я наконец успокоился, Ян продолжил скорбным
голосом:
— Сказать по правде, ваше величество, путешествие в кандалах не
показалось мне смешным. Но, так или иначе, я добрался до
Москвы…
— На счастье герра Петерсена, — пояснил продолжавший стоять
рядом фон Гершов, — на заставе в тот день дежурили солдаты с
немецким капралом. Он увидел закованного в кандалы европейца и
спросил, в чем дело. А узнав, что это ваш человек, сразу же дал
знать мне. Я приехал раньше, чем дьяк из Земского приказа, так что
все закончилось благополучно.
— Закончилось? Как бы не так! — отозвался внимательно слушавший
скорбное повествование шкипера Вельяминов. Никита не слишком хорошо
понимал по-немецки, но, как видно, основное разобрал. — Теперь
князь Лобанов-Ростовский на Кароля жаловаться будет за
самоуправство; держись, полковник!
— Черт не выдаст, свинья не съест, — отозвался фон Гершов
по-русски.
— Где письма?
— Их везли вместе с вашим человеком. На сумке ваш герб, и ни
один ярыга## не решился открыть ее.
## Ярыга — здесь: мелкий служащий Сыскного или Земского
приказов.
— Промокли, поди, письма, пока по морю плыл?
— Не знаю, — пожал плечами Петерсен, — сумка кожаная и крепко
зашита. Я сделал все что мог.
— Ты сделал гораздо больше, чем в человеческих силах, мой друг,
— сочувственно произнес я. — Ну-ка пойдем к думским, а то спят,
поди, на службе, идолы бородатые!
Когда мы вошли в думную палату, настороженно переглядывавшиеся
бояре дружно бухнулись в ноги. Разрешив подняться и занять места на
лавках, я заговорил, показывая присутствующим на Яна:
— Сей человек есть мой вернейший слуга, по имени Ян Петерсен! За
многие службы, ведомые моему царскому величеству, я жалую его
кафтаном со своего плеча и шапкой!