Из зеркала, на меня смотрела слегка припухшая, вероятно от
сильных возлияний, но такая родная и любимая, правда сильно
помолодевшая физиономия моего деда. Я вначале, даже не сообразил,
что это именно я отражался в зеркале, а не дед, смотрит на меня
откуда-то со стороны, видимо тому способствовали немалые
алкогольные пары, угнездившиеся в организме, и поэтому, улыбнувшись
произнес:
- Ты не представляешь, как я рад тебя видеть, дед! Ты помолодел,
или мне показалось? – И только увидев, что отражение шевелит губами
повторяя за мной слова, понял, что это именно я отражаюсь в
зеркале. А не дед, смотрит на меня откуда-то со стороны. От
неожиданности я поднял руку и провел ею по своему лицу. Отражение
повторило мой жест. Приблизившись к зеркалу, я пытался разглядеть в
нем себя самого, но так и не нашел ни малейшего сходства. Да и
откуда, оно могло взяться, если на меня из зеркала смотрело вполне
европейское лицо, начисто лишенное всех монголоидных признаков,
имеющихся у меня.
Именно сейчас, я вдруг осознал, что отражение в стекле и я сам
одно и тоже, и отшатнувшись назад удивленно плюхнулся, на стоящий
позади меня стул. Следующим моим шагом, стало то, что я бросился к
столу, и выдвинув столешницу достал оттуда лежащий там Испанский
паспорт, выписанный на имя барона Педро де Пиментель, дель
Афонсо-Дельградо, так звучало полное имя моего деда, а еще
мгновением позже, мой взгляд переместился на стену, где находился
отрывной календарь, на котором я увидел сегодняшнюю или возможно
вчерашнюю дату, которая говорила о том, что на дворе пятое декабря
1936 года. Я, попал...
До самого утра, я сидел возле стола, тупо глядя на календарь, и
вспоминая все то, что когда-то рассказывал мне дед об этой войне, и
о том, что произошло после нее, и размышлял о том, что же мне
теперь делать? Именно сейчас, понятно, заниматься ремонтом
двигателей самолетов. Ничего сверхсложного в том не нахожу. Дед
учил меня на совесть, и если уж однажды удалось отрегулировать
клапана колхозного «кукурузника» АН-2, во время школьной практики,
то уж с местными фанерными самолетиками, которые еще иногда и
летают, справлюсь без особых проблем. К тому, по мере того как я
трезвея приходил в себя, в памяти просыпались некоторые нюансы
бытия.
Вскоре меня и еще нескольких человек из числа советских военных
специалистов, вызовут в Москву для вручения правительственных
наград. Затем, выразив желание учиться я поступлю в Высшую
Ленинскую школу, а вскоре после того, как теперь уже я там окажусь,
последует анонимный донос, и меня арестуют, обвинив в шпионаже в
пользу фашистской Испании, и отправят валить лес. С одной стороны,
вроде бы и ненадолго, но что-то очень не хочется повторять
героический путь деда, начиная его с лагерной шконки, а как
избежать ее, ума не приложу. Хотя конечно можно отказаться, и
предлог всегда можно отыскать. Да по большому счету, можно просто
дезертировать отсюда, уйдя, например, в Португалию, которая не
принимала участие в этой войне, и спокойно жить там. И по большому
счету, это будет даже не дезертирство, ведь меня все равно отзовут
с фронта, на который я уже не вернусь. Но хорошенько подумав, я
отмел эту возможность, как неприемлемую, в первую очередь лично для
себя.