— Если тебе показалось, что я слишком страстно тебе отвечала — тебе показалось, — огрызнулась я, направившись ползком к краю кровати. — Зачем у меня повязка на спине? Ты крови, что ли, никогда не видел?
Рейн невозмутимо вернулся ко мне с целым внушительным набором для обработки, подцепил под руку и рывком уложил на живот. Взбрыкнуть не позволил, усевшись сверху.
— Ты обернулась ночью зверем, — подцепил свободной рукой рубашку и сдернул до самой шеи. — И бросилась на меня. Я тебя покусал…
И, пока я ошалело замерла, содрал повязку.
— Твою мать! — взвыла я, дернувшись. — Рейн, ты головой не бился последнее время? Я не оборачиваюсь! У меня диагноз! Я неполноценная!
— Теперь оборачиваешься. — И он принялся обрабатывать кожу. — Болит что-нибудь?
— Проще спросить, что не болит… — отстраненно отозвалась я, моргая перед собой. — Может, нам что-то подлили в пойло?
— Нет. Это было дорогое вино.
— Я… была зверем?
Рейн вздохнул, слез с меня и нагнулся, чтобы достать из-под кровати ноутбук. Через несколько минут передо мной прокручивалась ускоренная видеозапись происходившего в камере. Я видела, как отвернулась к стенке… а потом вдруг задергалась в конвульсиях, будто у меня припадок. Рейн попытался меня поднять, но я прямо в его руках начала оборачиваться…
Меня парализовало от такого дикого страха, какого я даже не припомню. А я-то точно знала все его степени и вариации — вплоть до отчаяния приближающейся смерти.
— И ты меня покусал?..
Я с трудом верила в то, что говорила, не в силах оторваться от нашего противостояния с Рейном. Он обернулся зверем и бросился на меня…
— Да, — захлопнул он ноутбук так резко, что я вздрогнула. — Завтракать пойдем.
— Ты… чувствуешь вообще что-то? — медленно поднялась я, задызаясь от возмущения. — Я только что узнала, что оборачиваюсь и ни черта не помню!
— Ты не одна такая, есть другие…
— О, это все меняет! — воскликнула, соскакивая с кровати. — И как у них дела? Они счастливы каждое утро находить себя искусными и в повязках?!
Он обернулся ко мне как раз, когда я подскочила вплотную и зарядила ему кулаком в грудь. Хорошо вышло… Только он едва пошатнулся.
— Какого ж черта! — заорала ему в лицо. — Будто мне мало было! — Я толкнула его, ударяясь в истерику. — Лучше бы ты загрыз!
И я принялась лупить его в грудь, как грушу, а он только мрачнел все сильней, но стойко терпел. Кажется, мы нашли друг друга в этот момент. Мне надо было выплеснуть злость, а ему, видимо, стойко принять последствия того, что он сделал. Я же видела, что ни черта ему не все равно.