— Следуйте за мной, Иван, — проскрипел он. — Мне велено
проинструктировать вас перед отъездом.
Он провёл меня в тесную маленькую комнатку возле чёрного хода.
Комната прислуги. Мне что, даже из дома через парадную выйти теперь
не дадут?
— Ваши документы, — он протянул мне тонкую папку. —
Проверяйте.
Я развязал тесёмки и принялся листать бумаги. Паспорт на имя
Ивана Васильевича Ипатьева, уже с вклеенной фотографией и печатью
Канцелярии. Зная медлительность нашей бюрократии, можно
предположить, что отец уже давно готовил этот вариант. Ладно хоть
фамилию дал вменяемую, по имени основателя рода. Он имел полное
право записать меня хоть Иваном Говновым, хоть Адольфом
Шмульке.
Аттестат зрелости, на это же имя. Свидетельство того, что я
закончил школу, липовое. Учился я дома, с тренерами и приглашёнными
педагогами. Оценки хорошие, без трояков. Близко к правде.
И последним в папке лежало свидетельство о смерти княжича Ивана
Заславского. Копия. Оригинал останется у отца. Это скорее чтобы
напоминать мне о том, что я больше не княжич. Теперь я самый
обыкновенный неодарённый. Не дворянин.
— Ваша мать велела передать вам дословно. Передаю, — проскрипел
дворецкий. — Сад. Белая беседка. На твоём любимом месте. Конец
цитаты.
Белая беседка… Эх, матушка, тебе сейчас, наверное, даже тяжелее,
чем мне. Каждое моё безрезультатное возвращение из очередной
отцовской авантюры заставляло её рыдать ночами в подушку. Сегодня
её, похоже, ждёт очередная бессонная ночь с успокоительными каплями
под рукой.
— Это всё? — спросил я.
— Это всё, — подтвердил дворецкий и взглянул на часы. — У вас
есть ещё два часа и сорок пять минут, чтобы покинуть дом. После
этого я буду вынужден выпроводить вас, применив силу.
— Вещи свои я могу забрать? — спросил я.
— Вещи княжича Заславского принадлежат княжичу Заславскому, —
ответил дворецкий. — Попытки вынести что-либо из дома будут
расцениваться как кража.
Яснее ясного. Документы на чужое имя, шмотки, надетые на меня
позавчера, и добрый метафорический пинок под сраку, вот что меня
ждёт после двадцати лет жития в отчем доме.
Прощаться ни с кем я не стал. Я уже всё сказал, что хотел, да и
как говорят, долгие проводы — лишние слёзы. Но в сад всё-таки
вышел, решив напоследок прогуляться до белой беседки, моего места
уединения. Садовники и прочая прислуга провожали меня взглядами,
полными сочувствия, охранники, в спаррингах с которыми я провёл не
одну сотню часов, украдкой кивали мне, признавая за своего. Что ж,
теперь я такой же, как они, обычный человек. Не дышу огнём, не
пуляю молниями и не пускаю ветры.