Такое ощущение сквозит в японских
текстах, описывающих цветение сакуры. Нежные лепестки падают, и
ветер уносит их навсегда. В эти дни в Японии возрастает число
ритуальных самоубийств. Я знал, что сакура часто цветет как раз в
мой день рождения — второго апреля. Этими мыслями я решил не
делиться с Лесей, она поздравила меня, подарила большую ракушку, и
мы вместе позавтракали тунцом. Я старался выглядеть веселым, но чем
больше усилий я прикладывал к этому, тем больше тревога и грусть
одолевали меня.
После завтрака мы вышли прогуляться
вдоль берега. Кажется, Леся догадалась о моем состоянии, и наш
разговор, разбавленный длинными паузами, приобрел философский
характер. Тучи наползали с юга сплошной пеленой. Они были еще
далеко, но меня потихоньку начинало колотить от
предчувствий.
— Почему ты так мало рассказывал мне о
службе в охотниках? — Леся подобрала с песка камушек и забросила
далеко в океан.
Что я мог ей ответить? Что с берега
океан похож на великолепного зверя, заключенного в клетку? Или
рассказать, что я не могу спокойно смотреть за черту горизонта,
зная, что больше не попаду за нее? Или как трудно мне без боли
вспоминать о глубине, зная, что километровая толща воды никогда
больше не стиснет меня? Мне казалось, что Леся этого не поймет,
ведь она, в отличие от меня, почти каждый день работает в океане. К
тому же океан для нас символизирует разных зверей: для нее он
красивое травоядное, а для меня — хищник. Она ведь не видела его
зубов, а мне приходилось.
— Тебе не понравится то, что я могу
рассказать, — ответил я.
— Думаешь, я не знаю, в чем состоит
служба охотников? — сощурилась Леся. — Думаешь, не знаю, за что
дают награду под названием Кровавая Капля, которую ты хранишь в
шкатулке? Ты — кокетка. Делаешь вид, что занимался чем-то ужасным,
хотя на самом деле все, кого ты убил, заслужили этого. И ты
прекрасно об этом знаешь.
— Еще бы твои коллеги были в этом так
же уверены, — насупился я и отвернулся в сторону океана.
Волны напирали на меня, как враги в
дурном сне, когда стреляешь по ним, выпуская из карабина один
гарпун за другим, но они все равно прут, как заговоренные, и не
дохнут.
— Не все ли равно, что думают о тебе
на станции? — она подобрала еще один камушек, но не бросила. Ей
понравился белый узор на нем, напоминающий след чайки или древнюю
руну.