Руки затекали, большой платок, накинутый на голову сбивался от ветра, обнажая косички.
Но девочка не отступала.
– Кет, кет38, – кричала она нападавшим то ли собакам, то ли шакалам. То ли отощавшим волкам.
Звери завыли, залаяли и все теснее обступали девочку и три тела, которые охраняла она.
– Рррр, – зарычал их вожак. Пена капала из обнаженных в оскале клыков. Оскал предвкушения жертвы.
Прижав голову, зверь тяпнул за руку девочку, свалив ее на землю.
Обрезанные уши, след от ошейника на шее:
– «Все-таки это собаки», – пронеслось в голове Айши.
Остальная стая одичавших, голодных зверей начала терзать тела рядом. Тела отца, матери и сестренки, упавших от бессилия и голода задолго до этого.
– Это конец, – подумала Айша и закрыла глаза. Ее охватило безразличие, тело стало каменеть.
Гулкий выстрел раздался так громко, что показалось, как будто под самым ухом. Зверь упал на нее, придавив своей массой. Завоняло псиной.
Остальные собаки заскулили и разбежались.
С холма спустился мальчик. Не намного старше ее. Лет двеннадцати. В руках держал ружье.
– Вставай. Пошли, – взяв за руку, потянул он девочку.
– А они? Что с ними?
– Они мертвы.
– Но их съедят ведь.
– Какая разница. Они же все равно мертвы.
Мальчик силой потянул ее в сторону. Девочка покорно пошла за ним, заливаясь слезами.
– Меня зовут Смагул, – важно сказал мальчик
– …. Я… Айша, – прошептала девочка, еще не оправившись от шока.
Море раскинулось на сотни километров, до самого горизонта.
Словно на этом месте заканчивалась земля, а дальше была бесконечная вода.
Чистое, безмятежное, спокойное в своей ленивой ряби, оно словно жило своей, отдельной, нечеловеческой жизнью, где нет людей и голода, а есть только величественная вечность.
Даже степной ветер, уверенный и сильный в степи, растворял свои силы, покорившись мудрому спокойствию синего великана. Вдали чернели маленькие утлые суденышки рыбаков. А вдоль берега раскинулся тонкой змейкой черный рыбацкий поселок из врытых в землю саманных землянок.
Смагул пошел к самой крайней, самой маленькой, у которой крыша была почти вровень с землей. Внутри сильно пахло рыбой, сыростью, и жженым адыраспаном39.
Тусклый свет падал из маленьких проемов окон, устланных прозрачной животной пленкой, местами оторванной и свисающей лохмотьями.
Возле окна стояла разваленная, потрескавшаяся печь, обмазанная саманной глиной, смешанной с кизяком, на которой варилось что-то терпкое, булькающее и не аппетитное.