Об этих сложных обстоятельствах и тревогах мне поведал Кудрявцев
во время долгого перехода из Стамбула до Гибралтара. Он совершенно
переменил ко мне свое отношение. Праздник, устроенный в нашу честь
экипажем, заставил его задуматься. Мои консультации с Фонтоном и
пополнение штата моих «слуг» Фалилеем не остались незамеченными.
Письмо царя, которое я все же решил показать, все расставило по
своим местам.
— Я смею надеяться, Константин Спиридонович, что вы не оставите
нас своей заботой до прибытия Цесаревича. Вашего участия в
переговорах не требуются. Дипломаты испокон веку общаются на
французском. Но выходы в город … Они пугают. Насколько мне
известно, англичане проявляют редкий патриотизм в отношении своего
языка. Мы же английским не владеем. Даже прием пищи может оказаться
для нас нерешимой проблемой. Не говоря уже о покупках. Говорят, в
Лондоне все удивительно дешево![2]
Встретивший нас в порту посольский клерк проводил нас на
почтовую станцию к заказанному для нас дилижансу. Пока все пили
кофе в ожидании погрузки багажа, я вышел во двор, чтобы выкурить
сигару. Меня тронул за рукав какой-то мальчишка. Суконная курточка,
забавная шляпа на голове и ботинки на два размера больше. Он сунул
мне в руку записку и исчез.
Я оглянулся. Сместился так, чтобы исчезнуть из поля зрения
окружающих. Развернул клочок бумажки. Вчитался. Вернее, тщательно
изучил, ибо моему взору предстал набор букв и цифр:
«I’ll Be waiting on TCKT by cunak, se, v.i-adv.vii (BM 37, PRL),
the day we met, v.i-intr.xxviii»
Слово «кунак» не оставляло сомнений: автор записки мой заклятый
друг Эдмонд Спенсер. Но как он узнал о моем прибытии в Лондон?!
— Подскажите, – спросил я клерка, уже сидя в дилижансе, – в
газетах было сообщение о прибытии и составе нашей делегации?
— Конечно! В «Морнинг Кроникл», официальном органе
Форин-офис.
Ок, один кусочек пазла встал на место. Теперь осталось понять,
что таит в себе зашифрованное послание Эдмонда. И отчего такие
предосторожности? Чего опасается кунак? Нужно думать!
Дилижанс несся по плоской равнине Гемпшира и пустошам Суррея.
Разделанные как по ниточке поля сменяли дубравы. Качество дорожного
покрытия выгодно отличалось от русского.
Хорошее шоссе было далеко не единственным потрясением для гостей
из России. Куда более крышесносной была сама английская столица.
Заходящие лучи солнца подсветили фантасмагорическую картину.
Казалось, город купался в черно-зеленом, а местами – фиолетовом
облаке. Знаменитый лондонский смог! Дым из печных труб домов, из
заводских труб, торчащих над крышами как символ промышленной
революции, из труб доков, складов, тюрем и официальных присутствий
смешивался с зловонными испарениями от Темзы. Эта адская смесь
опускалась на город, скрывая его роскошь и крайнюю нищету.