Действовать решили через фельдфебелей. Накрыли поляну в доме
Парфена Мокиевича. Пригласили Васю. Отнеслись к молодому унтеру со
всем уважением.
— Ты, видать, Девяткин, пока на черноморском побережье служил,
поднабрался азов у пластунов. Ходят слухи про таких
лихачей-казаков. Хуч нам покажи свою науку!
Вася про пластунов что-то слышал. Лазутчики. Ножами владеют
мастерски.
— Не, рябята! Моя метода другая! Стрельнул – и слинял! А
пластуны норовят горло вскрыть супостату!
— Нам твоя метода дюже по сердцу! Бери, мил человек, в свою
группу, как в лес пойдешь, одного егеря и одного карабинера! Мы в
долгу не останемся! Найдем, чем уважить!
— С Лосевым договаривайтесь! – подсказал Вася решение.
За поручиком не заржавело. Егеря стали постоянными участниками
Васиной группы.
Коста. Лондон, апрель по н.ст., 1839
года[1].
Сойдя на английский берег в Портсмуте по мокрым доскам, все
путешественники с «Браилова» с облегчением вздохнули: наконец-то
твердая земля. Нас изрядно помотало в Бискайском заливе. Да и
Средиземное море ранней весной – то еще «удовольствие»! Фрегату
предстоял ремонт в местных доках, капитану – долгие споры с
портовыми чиновниками.
Мы спешили. Известия, полученные дипломатами, в Стамбуле
вызывали изрядную тревогу. Со дня на день ожидалось вторжение
турецких войск в Сирию без объявления войны египетскому паше
Мухаммеду-Али. Султан уверовал, что его реформы подготовили страну
к решению проблемы непокорного паши. Предсказать исход нового
конфликта никто не брался, но всем было ясно: египетский конфликт
сразу превратится в общеевропейский и общая архитектура договоров и
противовесов претерпит кардинальные изменения.
Первая ласточка – визит турецкого министра иностранных дел
Решид-паши в Лондон и его закулисные переговоры с лордом
Палмерстоном в ноябре прошлого года. Неизвестно, было ли подписано
англо-турецкое соглашение о совместных действиях в случае войны.
Выяснить это – одна из задач делегации Кудрявцева. На русского
посла Поццо де Борго рассчитывать не приходилось. Он вусмерть
разругался с Палмерстоном, жена которого в прошлом была любовницей
русского дипломата. Дело шхуны «Виксен» окончательно испортило их
отношения. Теперь посол общался лишь с главой кабинета, лордом
Мельбурном. Глава кабинета отделывался общими фразами, ссылаясь на
незнание малозначимых деталей. В Петербурге росло беспокойство.