Баколай тут как тут – ручку подает, прямой, как палка,
неприступный. Народу – кошмар просто. Глазеют, приветствуют,
посмеиваются, сплетничают. Подтягиваются кареты, вываливаются на
всеобщее обозрение сливки общества, сияющие драгоценностями,
платьями, перьями, золотом, серебром. Что в наше время, что в
неведомое – фиг один, чем больше у тебя денег, тем больше понтов.
Мы кланяемся направо и налево, я уже поражаю всех своими белыми
ровными зубками. Ха – у вас, дремучих, таких нет! Многие стыдливо
прикрываются веерами, шепчутся. Завидуйте молча, мать вашу.
Баколай вручает камердинеру приглашения, вручную подписанные
(или искусно подделанные) лично Робашом Дагобертом
Пратац-Койтургским, бароном Рур. «А это кто с вами?»
«о, это – шут», «шут?», «да, шут», «но…», «не волнуйтесь, он не
кусается», «но позвольте…», «уверен, барон оценит его неприличные
остроты и ужимки, коим позавидуют самые значимые комедианты».
Заминка продолжается, сзади уже слышатся недовольные высказывания в
наш адрес, но тут Пегий приходит на выручку. Собственноручно.
Простите, но он пердит, звучно, крепко. А после рыгает, громко,
раскатисто. Удивительно, но на публику сей смрадный во всех
отношениях, поступок, производит буквально неизгладимое отношение.
Некоторые чуть не давятся смехом, не забывая обмахиваться веером в
надежде отогнать запашок. «Вот видите, – говорит Дантеро, – шутки
очень неприличные, даже чересчур».
Всё в порядке, поднимаемся. Баколай остается у входа, как и
положено слугам. Сам потом решит, куда деваться, просил за него не
беспокоиться. Кокетливо, двумя пальчиками, приподнимаю кончик юбки,
чтоб не волочился по лестнице, держу под руку красавчика, который
ведет за собой Пегого, глазеющего по сторонам, словно он очутился
на луне.
Заходим. Играет легкая ненавязчивая музыка. Куча слуг шмыгает
туда-сюда. Встречает нас хозяин – тучный кривоногий коротышка с
рыжей редкой бороденкой. Маской Робаш пренебрег. Каждого
приветствует, расточает комплименты, красный, как рак. Гипертонией
страдает, похоже. Или запорами. Кланяемся ему и мы. К счастью, наши
персоны его занимают мало, так как позади нас семенит его окаянное
высокопреосвященство дигник Утт в сопровождении целого выводка
притворно хихикающих юношей и девушек в легких пастушьих нарядах, с
цветами в волосах. Лица всех открыты, может, так вера требует, не
знаю. А я-то думаю, кто это кряхтит позади меня. Смотрю, так
желавший моей смерти старикашка с тех пор приосунулся. Надо же,
захворал, сердешный. Что там Сандра про него говорила? Мочиться
больно? Так тебе и надо, ёкарный бабай.