Маникюрный столик уставлен вазочками, пудреницами в виде
ракушек, бутылочками, духами, розовой водой, щеточками, ложечками
всех цветов и расцветок.
– Ух ты, сколько же у вас всего! – невольно вырывается у меня,
при взгляде на это причудливое богатство.
– Кое что осталось с былых времен, – вздыхает Лизэ. – Вот
благовония гаратские, ароматические масла оттуда же, притирания,
мази, духи с Этнойи, а вот розовая вода с Дукгора… ой, ну много
всего, много. Я-то не такая уж и любительница, да возраст не тот,
хи-хи. Больше девочек готовлю к выходу. Сейчас так трудно достается
всё…
– Можно духи понюхать?
– Конечно, конечно! Вот, например эти, – Лизэ протягивает мне
миниатюрный флакончик. – Они называются «Цвет невинности». Понюхай!
Нет, попробуй! Капни, не стесняйся!
Аромат очень приятный, сладкий, интенсивный. И еще он, не знаю,
какое бы слово подобрать… живой что ли? Чувствуется, что это ручная
композиция, не то что химия в наши времена.
– Духи от великого Джованни Рэ. Единственные в своем роде.
– Большие деньги стоят? – спрашиваю я, намочив палец и втирая в
шею. Однозначно, вещичка стоящая. Так и заблагоухала. Сейчас бы
влезть в мини, и на тусу в какой-нибудь ночной клуб. Оттянулась бы
на славу! Но вместо этого я тут, в каком-то безвестном клоповнике.
Ох, Горацио, Горацио… Дай только добраться до тебя…
Хотя, надо было сперва вымыться, а потом душиться.
– Это был подарок, – отвечает Лизэ с грустью. – От венценосной
особы – но это по-секрету, милочка, по-секрету!
«Вот же милфа мохнатая! – думаю, улыбаясь ей. – Цену себе,
лярве, набивает?»
– Понимаю, – киваю я. – У нас у всех есть секреты.
– Особенно от мужчин, милочка!
– Особенно от них.
И тут Лизэ притрагивается к моим волосам. И сразу отдергивает
руку. На глаза наворачиваются слезы, она отворачивается, стараясь
взять себя в руки.
Так, кажется догадываюсь в чем дело.
– Как ее звали? – спрашиваю я, возвращая «Цвет невинности» на
место.
– Бета, – отвечает Лизэ надломленным голосом.
– Она умерла?
– Да. Три года тому назад.
– Сколько ей было?
– Двадцати не исполнилось.
– Георг ее отец?
– Да. Он называл ее ласточкой. Очень любил ее, души не чаял.
Вот почему я приглянулась плуту. Дочурку напомнила.
– Сочувствую.
– Не будем о грустном, Лео. Давай-ка, раздевайся, у меня кое-что
есть для тебя.
Опять раздеваться. Сколько же можно? Хорошо хоть не перед
мужиками, а то на моими прелестями уже успели полюбоваться, причем
отнюдь не венценосные особы.