– А ты не только лекарь, но и алхимик?
– Часто это одно и то же.
– Однако! Но философский камень может быть опасен?
– Весьма опасен, – наставительно подтверждает он. Вот она, еще
одна ипостась Дантеро-красавчика – занудство. – Три года назад он
вызвал вспышку дотоле неизвестной и крайне необычной болезни,
известной как «песте магистериум», или магическая чума. Куча
народа сошла с ума. Половина умерла,
другая отправилась в «норы», или, что еще хуже, в
«катакомбы». С тех пор, следуя декретам церкви, запретившей
философский камень, каждая уважающая себя ремесленная артель
считает своим долгом, по крайней мере внешне, отмежеваться от
запятнавшей себя субстанции. Но на деле все продолжают иметь с ним
дело.
– Понятно, – говорю я и выкидываю в реку коробочку, подаренную
Дантеро. Мы как раз проходим по набережной, мимо угрюмых двух- и
трехэтажных каменных домов, смахивающих на работные дома, как в
гравюрах Доре, или на тюрьмы. Невеселое место.
– Зачем? – хмуро спрашивает он. – Моя мазь безопасна и испытана
– мы же с Лизэ сказали тебе! Знаешь, сколько трудов надо приложить,
чтобы создать такое? Я сделал тебе подарок от всей души.
Бескорыстно! А ты?..
Я пожимаю плечами.
– Нечего мне всякую наркоту впаривать. А пальчики и так пройдут,
не впервой.
Дантеро какое-то время борется с гневом, но справляется.
Замыкается, сует руки в карманы. Единственно, кивает мне, предлагая
следовать за собой.
Ой-ой-ой, так и обиделся! Ну и хрен с тобой, красавчик!
Подходим к бедняцкому кварталу. Не сказать, что тут совсем уж
убого, видала и похуже, но всё равно тесно, удушливо, грязно,
криво, косо, замусоренно, изношенно, запущенно. Полным-полно
праздношатающихся типов. Мимо проносится пузатая мелочь, отощавшие
псы прячутся в тени, трусливо полаивая, кто-то блюет, кто-то
дремлет, сидя прямо на земле, привалившись к перекошенным заборам,
бабы стирают вонючее тряпье в больших лоханях, алкашня тянет
заунывные песни, бодая обшарпанные стены.
В одном пустом дворике нас окружают шестеро. Один из них,
скуластый крепыш в драной безрукавке, одетой прямо на голое тело,
бросает к ногам Дантеро какой-то сверток.
Красавчик бледнеет.
– Ты правильно понял, мерзавец, – говорит крепыш.
– Я тебя предупреждал, Кромта, – оправдывается Дантеро, – что
такое может произойти.
– Ты подсунул мне говно.