– Это как?
– Как воспитанной девушке из благородной семьи. И постарайся
расслабится, а то ты, кажется, напряжена.
Будешь тут напряженной. Нет, конечно, если не считать открытой
шеи, оголенных участков нет. Наряд очень даже пристойный. И рукава
длинные, татуировок не видно. Но всё равно, я точно кукла. Ненавижу
бабское тряпье!
– А денег хоть хватит? Лакомства, видно, недешевы.
– Хватит, милая Лео. Что деньги по сравнению с тобой? Пыль.
Опять скрытая шпилька. Кажется, у него это происходит спонтанно.
Не люблю такие комплименты. Это у меня от бабки. «Когда мужчина
говорит, что ты бесценное сокровище – это позиция не человека, а
собственника», – говорила она. Хотя, может я накручиваю себя?
Соседка тетя Люба как-то сказала мне, что я настоящая гремучая
смесь. Воинственность от папы-вояки, упрямство от деловитой мамы,
независимость от излишне эмансипированной бабуси-философа. Деда,
если честно, помню фрагментами. Его не стало, когда мне было лет
десять. Он был тихий, всегда читал, либо слушал джаз, – знаете,
такое донельзя унылое, невыносимое дудение в сакс, –
глубокомысленно молчал, а если говорил, то выдавал такие заумные
словеса, что все выпадали в осадок, полагая, что он либо
сумасшедший, либо гений. Вот почему-то мне запомнились такие его
слова (предполагаю, что это выуженная откуда-то цитата, он еще
говорил таким утробным, я бы даже сказала, замогильным голосом):
«мифопластика нового джаза это тебе, внученька, не африканский
космологический и антропоморфический натурализм, это, если хочешь
знать, монотеистический спиритуализм и антропоцентризм,
понимаешь?»
Понимаешь, ага… Мне – прыщавой малявке – казалось, что все эти
громоздкие и неуклюжие тирады не что иное, как зловещие заклинания,
дослушав которые до конца, можно превратиться в лягушку. Почему
именно в лягушку? Не знаю, но скажу по-секрету – лягушек боюсь.
Превратится в лягушку – это страх из самого раннего детства. Нет
ничего хуже. Обычно я отвечала на дедовы эскапады визгом и утекала
на кухню к маме. Дед, седовласый, ветхий, неподвижный, с пугающе
увеличенными из-за очков с толстенными стеклами, воспалено-красными
глазами, представлялся мне эдаким спятившим волшебником. Я боялась
его до усрачки, особенно после таких оборотов.
Вот от него у тебя мало чего, заключила тетя Люба, а жаль.
Согласна, жаль. Усидчивости бы мне не помешало.