Молчок. А девка слева плачет.
– Заткнись, – рявкаю на нее, отчего та принимается реветь еще
пуще.
– Оставь ее, – говорит единственная здесь женщина, во взгляде
которой проскальзывают хоть какие-то крохи ума. А еще она
печальная. Так и буду ее звать: печальная. – Девочка плачет уже
третий день. Ее суженный обвинил в ведьмовстве.
Знакомый мотивчик. Разглядываю зарёву. Нос картошкой, пухлые
губы, слезы в три ручья.
– Какая же она девочка? – возражаю. – Да ей никак не меньше
двадцати с лишком! Старше меня!
Печальная вздыхает и отворачивается.
Но тут подает голос один из священнослужителей – осанистый дедок
с белоснежной бородой и посохом, как у настоящего волшебника.
Кустистые брови грозно сдвигаются к переносице, а маленькие глазки
так и стреляют.
– Вот! – зычно выкрикивает он, адресуясь к толпе. – Глядите,
люди добрые! Вот змеюки подколодные! вот аспиды, источающие похоть
и разврат! вот бесовские отродья, чьему бесстыдству нет предела!
вот поганые малефики, чьи чародейства уже столько погубили душ!
Глядите, как змеи, в обличье потаскух, пожирают друг друга, ибо
преисполнены злобы такой, что остается только грызть друг дружку!
Особенно вот эта диаволица рыжая, особенно она, суккубица! Ибо
сказано, что рыжие рождаются посредством соития безглазого с
девственницей в полнолуние на горе Ведьм! Вот оно – дитя порока,
прелюбодейка и распутница, сама упорствующая в грехе! Глядите, люди
добрые, глядите, и молитесь!
Складно кроет дед, ничего не скажешь! Любого профессора в нашем
универе заткнет за пояс. А безглазый это что, местный люциферик? К
своему сожалению, я опрометчиво показываю дедку язык, что вызывает
просто бурю негодования.
– Сжечь ведьм! – воет толпа. – Сжечь их!
– Да ладно, они первые начали, – пытаюсь оправдаться, но меня
никто не слушает. И не слышит.
И как вишенка на торте, в нас летят помидоры, гнилые овощи и
прочие средства, убедительно доказывающие, что нам здесь не
рады.
Зарёва трясется, как осиновый лист, карга с алкашкой в отключке,
печальная грустно качает головой.
– Ну ты и скотина, Горацио, – бормочу я, кусая губы. – Ну и
подсуропил, колдун херов.
Печальная вздыхает еще сильней.
– Ну что еще? – спрашиваю.
– Не упоминай этого имени, – отвечает она, выковыривая из волос
дурно пахнущую субстанцию, похожую по запаху на навоз.