Артюрово детство / Интерлюдия к вылуплению
Здесь ничего, ничего мне не принадлежит, кроме разума.
Ночь кормления, пальмовая ветвь которой заразила его шествием от обратного, променяла повествование на танец голой и излишне нанюханной девы (близнецов, стрельца?).
Ангел ли, но последнее, во что одета эта – кокаиново-белый пеньюар. Стриптиз, задирание подола синхронны блюзу Кобейна на порванных струнах, уже знавшему, чем все закончится. Ее длинными ногами само детство садится на мои колени и раздвинув их, вытворяет то, на что никогда бы не было способно. Кто-то выключает свет. Вскрики на мое ухо, мокрый шепот, вздохи, краткие паузы и пронзающие стоны; на фоне играет один из фирменных сетов Hôtel Costes. Рано или поздно стеклянный стол лопается под ней и распадается на восхитительные детали, но она зачем-то продолжает ерзать в осколках, исследуя стойкость к бедламу, cвою кровопотерю.
Так я утверждаю жизнь через ее пугающее блядство. Классика жанра, что я придумал сам.
Фрикций губами ото всей творческой, выдрессированной (бла-блаблаблабла) и богоугодной пиздобратии ему мало; ему попались еще одни, трезвые. Изменить положение единого духа комнаты ему требовались время и внимание. Простая поллюция разума обрекла бы несопоставимое количество любовников на отогревание их воспоминаний. Даже не слово, а мысль моя – как устричный нож в психологической аутопсии. На грубый замер, и грань моего рассудка тоньше среднего по отелю. Но я ведь я джанк, со мной должно быть сложно.
Я здесь не для того, чтобы высказаться, я здесь для презрения объемом с мизантропию всех, кто сгорел на самой середине пути. Кто знал о собственном даре вдохновения, расслоения реальности в ее пике, но чаще прочего замолкал, отпускал себя почти что намеренно. У кого была мечта не рассказать, а говорить, и он хотел воплотить ее. И потеряв что-то обычным октябрьским днем, так и не дождался желания попрощаться с сознанием. Я прямо посреди них. Ухожу под каванский лед.
За всю ночь я так ни разу и не улыбнулся. Бегло оглядывая ее края, все в разводах, я догадываюсь, как кровь из носу жажду самой обыкновенной катастрофы в своем северном Ватикане.