И вдруг среди песен и смеха весёлого, что до Агаты словно
издалека доносились, послышался звон метала, да топот коней, что
сменился женскими криками.
Сарочины
Поднялась она и подошла к кустам, туда, где гуляния недавно были
глядя. И увидела, как из леса выходят сарочины.
И вроде лицом они совсем не отличались от деревенских, и одежды их
такие - же были, так сразу и не отличишь, и не скажешь, где свой, а
где чужак пришлый. Разве что, присмотревшись, увидишь, что кафтаны
у сарочин были все же чуть другие, на чужой манер пошитые. Не как
принято у людей добрых, а запашные. Да разве ещё порой у кого
нитями шелковыми вышиты были воротники. И хоть однажды лишь
довелось Агате их видеть, хорошо она запомнила и тот день, когда
они на деревню напали, и то, как бабка Яговна ее за печкой прятала,
да богам молилась, чтобы обошла их дом беда.
Вот теперь во второй раз довелось увидеть тех, кто не с миром
пришел, не с добром. Грабить они пришли. Грабить и убивать. Да и в
какой день! Не чтят они богов, не боятся гнев их на себя
наслать.
« — Бабушка, а почему они здесь, зачем приходили, да дома
пожгли?Неужто гнева богов не боятся? — спросила маленькая Агата,
после того как сарочины, награбив что успели, да в полон часть
девок угнав, ускакали, оставив разоренные дворы.
Вихрем они прошли по деревне, в каждый дом почти заглянули. Из
каждого двора, где нажитым добром откуп взяли, а где и жизнью
чужой. Только дом Яговны и обошли. Наверное, решили, что и жить-то
там никто уж не живет, такой ветхий он был да неказистый.
— А разве ж проклятые могут чего бояться? — ответила тогда
Яговна, — Боги их дома лишили, да скитаться по земле отправили. Вот
и творят теперь сарочины бесчинства свои, да людей добрых
пугают.»
Вот и сейчас смотрела Агата на пришлых. Вроде и кожа таким же
цветом, как у нее, и глаза похожи. Да вот только говор другим был,
и взгляд глаз: злой, хищный.
Раздался звон стали. И ветер донес до Агаты сладкий привкус
крови, которая упала рудой на зеленую траву и окрасила ее в красный
цвет. Словно не желая ждать своей очереди, и наперекор повелению
Лета-Додолы, выросли на пригорке маки кроваво-красные оперед других
цветов.
А воздух все наполнялся и наполнялся новыми звуками. Заржали
кони, разнеслись крики и брань над лесом, смешались они с детским
плачем и бабьим воем, затрещал огонь, который должен был зиму
погонять, да вместо того перекинулся на березку молодую, украшенную
лентами, не жалея ее. Лизнул огонь жадный и скамью, на которой
подарки для богини Лели лежали. А Зоряну, что на резном стуле
сидела и богиню изображала, схватил один из пришлых, и довольно
цокая языком потащил к своей лошади.