Но леди-мать Руци была на стороне сына. Его брак вполне
нормален. Она сама так прожила всю жизнь, и только рождение внука
сблизилось их с престарелым графом. Счастливые семьи у высших
лордов — это редкость. Лердес следует успокоиться и принять тот
образ жизни, который для людей ее круга привычен. А муж пусть
занимается тем, чем и положено боевому магу: войной.
Жизнь в гарнизоне шла своим чередом. Только вот бордель мамаши
Пику потерял любимого клиента. Генрих стал заметно меньше пить и
исключил внебрачные связи. Жил он аскетом, и очень удивился, когда
ординарец доложил, что в приемной его милость дожидается дама.
«Неужто девица из заведения мамаши Пику прорвалась? — напрягся
он. — Надо ей дать от ворот поворот, в крайнем случае, денег».
— Это леди, ваша милость, — сказал ординарец, поймав его
взгляд.
— Какая леди? — его голос внезапно осип.
Лердес никто не откроет портал в Арвалон, но если она все-таки
добилась этого, то Солард предатель! И придется теперь объясняться
с женой. Какого демона ей понадобилось? Хочет упрекнуть мужа в том,
что не сдержал своего обещания? Еще не сделал графиню вдовой?
В то же время он хотел ее видеть. Соскучился. Генрих порвал и
сжег все портреты Лердес, но когда он ложился спать, ее дразнящий
образ стоял у него перед глазами. Такой прекрасной жена была в
первую брачную ночь. С распущенными золотыми волосами и
заплаканными глазами, с которых Генрих в итоге выпил все слезы,
зацеловав ее лицо. И даже сорвал протяжный стон с ее губ, когда
решился на самую откровенную ласку.
И приходилось прибегать к привычному средству, чтобы заснуть: к
виски.
Развлекается, небось. Завела любовника. При этой мысли Генрих
скрипел зубами. Но он ведь сам дал графине свободу! Какие
упреки?
Он вышел в приемную, еще не решив, обнять жену или оттолкнуть. В
зависимости от того, как Лердес на него посмотрит.
— Генрих! — леди встала, и он не сразу ее узнал. Хотя голос был
знакомым. А приглядевшись, ахнул: — Лиззи! Ты откуда взялась?!
Как?!
Она не смогла сдержать своих чувств и бросилась ему на шею.
Ростом Лиззи была графу Руци под стать, и ее макушка упиралась в
подбородок великану Генриху. Он положил руки на располневшую талию
Лиззи, невольно вспомнив, что она рожала уже трижды.
Как изменилась! Где та тростинка-леди с озорными глазами? На
талии которой Генрих мог без труда сомкнуть свои пальцы, благо руки
у него были огромные.