Соорудили этот пирс, разумеется,
вовсе не для рыбаков. Когда мудрый государь только-только издал
указ о строительстве новой крепости на пересечении водных путей, в
Соломенной лагуне планировался порт для легких судов. Но первый же
пирс потребовал вмешательства верховного жреца, чтобы хоть как-то
укрепить неверное дно, и порт было решено перенести южнее, в
безопасную Высокую бухту. Надежные каменные берега поближе к
торговой суете быстро поросли особняками купцов, а Соломенная
лагуна осталась на откуп беднякам да всякому сброду,
перебивавшемуся случайными заработками.
А еще она идеально подходила для
быстрой расправы над ведьмой. Затевать публичную казнь ради меня
одной – да еще в Соломенной лагуне! – конечно же, никто не стал.
Это означало бы признать, что я действительно была опасна. Хуже
было бы разве что устроить торжественное сожжение на площади перед
Летним дворцом, где казнили разве что аристократов, провинившихся в
чем-то поистине ужасном.
Для ведьмы отжалели разве что
холщовый мешок да плоский ритуальный камень, испещренный жреческой
клинописью. Его палач сноровисто привязал к моему животу, не
снисходя до объяснений. Я и так знала, что на камне высечена
молитва, обращенная к морю: если я невиновна, волнам надлежало
выбросить меня на берег целой и невредимой, если же нет – утянуть
на дно.
Как по мне, клинопись слабо помогала
против подводных течений и тем более – против привязанного к животу
груза, такого тяжелого, что у меня задрожали колени.
Палачу это было только на руку: пока
я сражалась с собственным телом, ослабевшим от долгой
неподвижности, он нахлобучил на меня холщовый мешок, перебросил
через плечо и деловито стянул горловину. Предрассветные сумерки
сменились пыльной темнотой, пропахшей несвежей рыбой, а ритуальный
камень врезался в живот так, что выбил из меня весь воздух.
Оставалось только надеяться, что в плечо палачу камень врезался так
же больно. Сама я, оглушенная внезапным головокружением и нехваткой
воздуха, даже хорохориться уже не могла.
Палач не дал мне времени прийти в
себя – сразу двинулся вперед по пирсу. Походка стала чуть
пошатывающейся из-за пружинящих под ногами досок: палач торопился
сделать свое дело и скорее вернуться домой.
Читать надо мной молитвы или хотя бы
оглашать обвинения он тоже не стал. Отошел подальше от тюрьмы – и,
хекнув, швырнул с пирса в воду.