А еще приятнее было думать на чужом языке (который стал почти родным). Тогда ребенок мог представить, что он находится вовсе не здесь, а где-то совсем в другом месте – там, где ему и положено быть: где все думают, как и он, наслаждаясь «английскими» мыслями, где каждый занимается своим делом, где он мог бы днями напролет изводить листы карандашными рисунками. «И ни тебе безумно холодного ветра, готового до-браться до самого сердца, стоит лишь чуть-чуть расслабиться, ни тебе насмешек в скучной школе, ни дурацких ужинов по принуждению», – мечтал он по-английски.
Мать словно бы стояла за дверью, дожидаясь, когда сын поставит в тетради последнюю точку, чтобы нерешительно (в противовес ожидаемому) постучать, прося разрешения проникнуть. Паренек опешил, но, быстро опомнившись, громко пригласил войти:
– Заходи, мам!
Он знал, кто стучится. Отец никогда этого не делал – просто распахивал дверь. Ему, наверное, и в голову не приходило, что на это нужно разрешение.
Дверь приоткрылась, в проеме наполовину показалось лицо матери. И лишь затем она зашла «вся».
Мальчик все также сидел на стуле, лишь повернувшись ко входу боком.
Мать заботливо прикрыла за собой дверь. Та даже не скрипнула. Все так же тихонько, боясь издать лишний звук, будто могла кого-то разбудить, неуклюже ступая по ковру, прошла к кровати и села. Кровать лишь обреченно скрипнула под непривычно большой тяжестью.
Из-за лампы, яркости которой хватало лишь на стол да пару метров пола, мать выглядела бесцветно, блекло, словно застряла в черно-белом фото. Она сидела, опустив глаза на собственные руки, с любопытством наблюдая, как они разглаживают невидимые складки на и так идеально ровном халате.
– Ты… – начала безжизненным голоском «черно-белая» мать. – Ты уроки как… Уже сделал?
Он кивнул. Была видна растерянность мальчугана – всегда суровая и категоричная мать неожиданно говорит с ним так. Спокойно, «на равных» – это нонсенс.
«Оказывается, может быть и так!» – удивленно подумал он.
К тому же он ожидал хорошей взбучки, криков и даже физического наказания, но никак не вопроса об уроках.
– Хорошо, – только и сказала она бесцветно, продолжая наблюдать за движениями своих рук. – А я… Я тут подумала… Хочешь, завтра твой любимый «Наполеон» сделаю? Ты сегодня, считай, ничего целый день не ел. Да и сладкого давно у нас не было. Ты как на торт смотришь?