В холле театра мне встретилась тонкая совершенно седая бабуля,
при макияже и с маникюром, с волосами, уложенными в старомодную
прическу и убранными под дымчатый газовый платок. Такой даме разве
что пожилую графиню играть, но никак не тащить ведро и швабру. Нет,
слово «тащить» не подходит – она несла все это гордо, с таким
достоинством, что я не выдержал, подошел к ней и спросил:
— Извините, вам помочь?
Не то чтобы я хотел помогать – само так получилось. Поставив
ведро, она повернулась ко мне, посмотрела по-доброму и произнесла
хорошо поставленным голосом:
— Спасибо, молодой человек. Чем тут поможешь?
Ведро было полно на треть. Я замешкался, и пожилая женщина
воспользовалась моментом, поделилась:
— Театр умирает. Стареет и умирает – совсем как человек, который
никому не нужен. Как всеми забытый актер. Зарплаты третий месяц
нет, на энтузиазме работаем. И гардеробщиками, и уборщиками.
Хорошо, хоть пенсия у меня. Да что это я, у нас и ставок-то
нет.
— Вы актриса? – уточнил я. – Это видно.
— Заслуженная артистка, — сказала она с печалью – то ли потому,
что я ее не узнал, то ли оттого, что приходится влачить жалкое
существование. – А раньше, при Брежневе, в Кремль ездили! И на
гастроли по всей стране!
Зато окончательно стало ясно, что Андрей сидит без денег, и, да,
Наташка его содержит. Я спросил, где находится декоратор.
— Цеха у нас тоже нет. Декоратор, он же бутафор работает за
сценой справа. На чистом энтузиазме! Золотой человек Андрей
Андреевич. Он сейчас должен быть там.
Человек, может, и золотой, но его женщина – несчастнейшее
создание.
Поблагодарив заслуженную артистку, я вошел в зрительский зал,
погруженный в полумрак. В тишине, плотной, как бордовые сценические
занавески, стучал молоток, звук множился эхом. На этот стук я и
направился, поднялся по ступенькам на сцену.
Я ошибся: стучал не молоток, а топорик, которым Андрей забивал
гвозди в трон из фанеры и палок. Вокруг валялись обрезки фанеры,
картон, у стены сложили нарисованные на картоне избы и деревья:
стволы отдельно, кроны отдельно. Увлеченный работой, Андрей меня не
замечал. Пришлось его окликнуть:
— Привет.
Вроде негромко сказал, но Андрей вздрогнул, распрямился, выронив
топорик – он упал обухом на ногу. Закусив губу, мой престарелый
зять зашипел, запрыгал на одной ноге, подтянув колено ушибленной к
животу.