— Извините, не хотел напугать. Вы прошли тест на…
Прыгая, Андрей с трудом удержал равновесие и едва не развалил
будущий трон.
— Джентльменство, — закончил я.
Мои слова подействовали, как лед на ушиб. Андрей сразу забыл о
боли и спросил:
— Почему?
— Только истинный джентльмен, споткнувшись о кошку, назовет ее
кошкой.
Андрей рассмеялся, хохотал он от души, невозможно было не
разделить его веселье.
— Хорошо сказал! Что это у тебя? – Он кивнул на упакованную
керосиновую лампу, которую я держал, как жезл.
— Антикварные вещи. Наташа сказала, вы разбираетесь.
Положив на трон икону, тоже упакованную, я развернул лампу.
— Сказали, что это девятнадцатый век.
Андрей взял лампу, затаив дыхание, повертел в руках, задышал,
словно касался груди женщины, которую всю жизнь добивался.
— Какая красота! Откуда она у тебя?
— В Москве на барахолке купил. Что думаете?
— Фарфор… а роспись какая! А ковка! – Он погладил медную
девушку. – Произведение искусства!
— Вердикт?
— Не скажу, — мотнул головой Андрей. – Но видно, что вещь
дорогая. Есть один ростовщик знакомый, могу ему показать. – Он
посмотрел, будто извиняясь: — Хочешь – вместе пойдем. Если ты
пойдешь один, обманет. Меня не обманет, мы друзья.
Вспомнилось, как я-взрослый шутил про южный сервис: одни и те же
услуги стоят по-разному. Есть цена для всех, а есть – для своих,
по-братски. То есть в два раза дороже. Внешность Андрея так и
вопила: «Вот он я, обмани меня! Ну пожалуйста!»
— Сколько дали бы, если б были перекупщиком?
Андрей надул щеки и шумно выдохнул. Поскреб темечко, мотнул
седой лохматой головой.
— Долларов сто минимум… Нет, больше. Намного больше, если она
импортная. За сколько купил?
— Меньше, чем за сто, — уклончиво ответил я. – Причем
намного.
Делим на два и убираем ноль.
Приставать с расспросами Андрей не стал, ходил, держа лампу, как
младенца. Споткнулся о распиленную доску и отдал предмет старины
мне.
— Фарфор потемнел, можно что-то сделать? – спросил я.
— Элементарно! Я сам могу.
— Но я пришел не из-за нее, есть еще кое-что.
Я развернул икону. Андрей спикировал на нее коршуном, перевернул
обратной стороной, и у него задрожали руки.
— Господи-божечки! – Он провел пальцем по полуразрушенной рейке,
скрепляющей деревяшки. – Шестнадцатый век как минимум.
— Как ты узнал? – поинтересовался я, от волнения переходя на
ты.