– У тебя же есть научная интуиция? –
усмехнулся Отри. – Ты сам сказал, что не можешь объяснить, но
чувствуешь, что все случаи с пропажей девочек как-то связаны. У
меня тоже есть свои предчувствия.
– Какие? – Клеон без иронии серьезно
посмотрел на друга.
– Нехорошие. – выдавил из себя Отри,
явно стараясь не напугать друга – Я, как служитель церкви, могу
различать определенные вещи. Я часто сталкиваюсь со злом, в самых
разных проявлениях. Очень часто. И я довольно хорошо научился
отличать зло от добра. Вся история с пропавшими девочками в разных
точках мира вызывает ощущение не совсем обычного злого умысла.
– Я не знал, что у зла есть градация.
– Клеон все-таки не сдержался, он всегда иронизировал над глубокими
религиозными убеждениями друга.
– Не назвал бы это градацией. – Отри
не обратил внимания на иронию. – Если бы мне пришлось объяснять то,
что я чувствую, шкала зла отличалась бы по времени и по глубине.
Вся эта странная история отдает слишком глубокой древностью. Словно
существует некое исконное зло, намного древнее человечества и самой
планеты, возможно древнее всей Вселенной. И если я прав, то мотивы
– истинные причины пропажи детей – далеко не человеческие.
Клеон невольно вздрогнул, хотя
никогда не относился серьезно к религии. Но было в голосе друга
что-то такое, над чем Клеон не решился пошутить.
Глава 5. Темные сны
Потрепанный пикап остановился на
въезде в город. Вокруг стояло несколько полуразрушенных домов на
заброшенном пустыре. Небо затянуло непроницаемой черной пеленой,
словно сама природа не хотела наблюдать за мерзким способом
существования неведомого существа.
Со стороны водителя медленно вышел
человек и, смотря прямо перед собой невидящим взглядом, пошел к
одному из разрушенных домов. Вслед за водителем на грунтовую землю
ступила женская нога, затем вторая.
Выверенная и выточенная красота. Как
будто скопированная. Ни одного изъяна. Даже одни ступни в отблеске
черного неба выглядели неописуемо красиво. Если только не знать
извращенном происхождении неведомого существа. Если только не знать
об образе существования Первородных, как самом чудовищном
надругательстве над законами природы.
Тогда настолько идеальным пропорциям
гибкого тела поэты пели бы бесконечные серенады, а художники
рисовали десятки картин, сходя с ума.