Под конец комиссар намалевал что-то еще более
чудное. Долго старался, едва не высовывая язык, и нарисовал-таки –
фигуру сидящего человека. Пропорции у человека были от Адама,
богатырские, а лик прямо-таки светился. А еще он был неразрывно
связан со своим стулом или, если учитывать массивность и роскошь,
троном, пучком проводов. Странная вышла картинка. Судя по тому, с
каким чувством комиссар указал на нее и прижал к груди оба кулака,
этот субъект заслуживал самого искреннего уважения и почитания.
- Не пойму, кто это, - нахмурился лейтенант
Шевченко, разглядывая сидящего, - но нарисовано с чувством.
- Рузвельт, - неожиданно сказал сержант Лацин,
обычно молчаливый, - Президент американский. Он же парализованный,
к стулу прикован.
Это все объясняло.
- Хороший человек, - уважительно сказал лейтенант
Шевченко, - И тоже прижал кулаки к груди, - Хотя и буржуй
порядочный, между нами…
Американский комиссар в ответ состроил
мрачно-торжественное лицо и изобразил мертвеца, после чего сам себе
козырнул. Лейтенант Шевченко эту пантомиму встретил без
энтузиазма.
- Нет у вас, товарищ комиссар, понимания нашей
советской истории. Это правда, что Владимир Ильич умер, и он –
величайший человек из всех, живших на свете. Но это совершенно не
значит, что мы подчиняемся мертвецу, мы лишь в некотором роде чтим
его заветы и строим коммунистическое будущее… Меньше слушайте
буржуазную пропаганду!
- Ехать бы нам… - сказал Михальчук нерешительно, -
Смотрите, туман как будто расходится. Да и американские товарищи
свою колымагу уже починили.
И в самом деле, подбитый танк, хоть и зиял
внушительной дырой в корме, уже рычал двигателем. Быстро
управились. Ну, теперь не пропадут. Доползут как-нибудь до
своих.
Американский комиссар, выслушав доклад подчиненных,
стал собираться. Поправил фуражку, положил руку на свою странную
саблю. Было видно, что он торопится к своим. Лейтенант Шевченко
отлично его понимал, он и сам собирался возвращаться к роте, благо
проклятый туман, несколько часов висевший вокруг густыми клубами,
стал редеть, размываться, таять…
- До встречи, товарищ комиссар, - он пожал
протянутую ему руку и улыбнулся, - Я вот что думаю. Мы с вами
разные, да выходит, что дело одно делаем. Бьем фашистского гада в
хвост и гриву, мир от него спасаем… У вас своя форма, у нас своя.
Да и какая разница? Важно же то, что внутри, - он прижал кулак к
сердцу, - а не снаружи. Может, свидимся с вами вскоре – в городе
Берлине, а может, никогда не свидимся. Жизнь солдатская коротка,
товарищи… Да ведь не километрами же ее мерить. Главное – то, что
эту самую солдатскую жизнь мы можем возложить на алтарь подвига.
Вот что главное и основное. Вот это умение заслонить грудью мир,
сберечь его, и есть то, что делает нас людьми, вне зависимости от
того, какая форма на нас надета и на каком языке мы говорим. Так
ведь? Поэтому мы, люди, всегда поймем друг друга, даже если
встретимся случайно и странно. Потому, что такие уж мы, настоящие
люди…