- А денька через два-три и похороним тихонечко… - под Михаилом
Ивановичем заскрипел стул. – И после нынешнего ни у кого лишних
вопросов не возникнет.
- Так-то оно так, - Еремей вот не спешил радоваться чудесному
плану. – Только… а если и вправду помрёт.
- Говорю же, на всё воля Его.
- Не юродствуй.
- Не помрёт, уже вон в себя приходит… лежит, слушает. Хитрый он
у тебя. Часом не кровная родня-то?
- Нет.
- Ну да… ну да… воды дать?
Это уже мне. И притворяться, что не понимаю и не слышу, глупо.
Да и пить охота. А потому разлепляю с трудом губы и сиплю. Хочу
ответить согласием, но из горла будто шипение какое-то вырывается.
Но понимают меня правильно. И шершавая рука просовывается под
затылок, приподнимая голову, а к губам прижимается холодное
горлышко фляги. Воняет травами, и стало быть, не просто вода.
- Вот так, потихонечку, - говорит Михаил Иванович. – По
глоточку… не торопись… и не дёргайся, оно сперва всё болеть
будет.
- Зараза ты, Мишка… - теперь в голосе Еремея нескрываемое
облегчение.
- Не я такой, жизнь такая.
Где-то я уже это слышал.
И фыркаю. И почти давлюсь отваром. Он идёт в нос и вытекает
струйками, опаляя слизистую. Я кашляю, захлебываюсь, глотаю. И
успокаиваюсь.
Тело и вправду болит.
Каждая мышца.
Каждая кость.
- Что… это… было? – напившегося, меня укладывают снова, правда,
подпихнув под голову ещё одну свалявшуюся подушку, то ли чтобы мне
удобнее было, то ли чтобы не блеванул ненароком, потому что выпитое
встало колом.
- Сумеречник, - Михаил Иванович устроился напротив.
А ныне одет иначе.
Потёртые кожаные штаны, сапоги высокие. Рубашка в клеточку. Ему
б ещё шляпу ковбойскую, для полноты образа. И близко не похож
Михаил Иванович на духовное лицо.
- Эт-т-то я понял, - говорить ещё тяжело. Рот наполняется
горькой слюной, которую приходится сглатывать. Но хотя бы не мутит.
– П-потом. Свет. Больно… с-стало.
- Ирод он, - буркнул Еремей, отходя к двери. И так вот, словно
ненароком, эту самую дверь и придавил всею своею немалой
массой.
- Это – благословение, - пояснил синодник.
В прошлый раз оно как-то легче перенеслось, даже вот… на пользу
пошло. Будто бы. И наверное, что-то такое в моих глазах видно, если
Михаил Иванович покачал головой:
- Свет вышний, как и огонь, разным бывает. Один обогреет и сил
придаст, спасёт от тьмы и холода, а другой – испепелит, костей не
оставивши.