— Да, император, не забуду, —
пообещал я.
— Аммо Раллес, рад видеть тебя в
здравии, старый пройдоха, — изменившимся, резко потеплевшим голосом
продолжил Глас.
Весьма неожиданное панибратство, или
я чего-то не понимаю в формате общения через Гласа.
— А уж я-то как рад, — склонился в
поклоне толстяк.
— Какие новости в Мудавии? Есть
что-то интересное?
— Мой император, да какие в этой дыре
новости? Всегда одно и то же. На юге голод, на востоке беспорядки,
воруют повсюду, как всегда. В столице тоже какие-то брожения
нехорошие, кто-то распускает слухи, что империя не станет помогать
продовольствием голодающим, несмотря на всю сложность ситуации,
потому что мы мудавийцев за людей не считаем.
— Правильно говорят, — кивнул Глас. —
Как там дела у твоего горняка продвигаются? Новости от него
есть?
— Да, мой император. Ролло раз за
разом подтверждает все свои первоначальные предположения.
— Ты веришь этому простолюдину?
— Мудавийцы не прекращают совать ему
палки в колёса, но этот простолюдин на редкость дотошный, всегда
добирается до истины. За всё время я не заметил от него ни слова
неправды. Не вижу причин для недоверия.
— Аммо, у тебя нет специалистов
равных ему. Как ты можешь быть уверенным в том, что Ролло не
заблуждается?
— Мой император, абсолютной
уверенности, конечно, нет, но знающие люди не обязательно обязаны
знать всё, чтобы заметить подвох. В понятных им мелочах ничего
подозрительного не встречали. Ролло всегда отчитывается без
недочётов. Да и то, как сильно ему пытаются помешать, подтверждает
то, чего мы так сильно опасались.
— Плохо, Аммо... очень плохо для нас.
Но для Мудавии всё ещё хуже...
— Мой император, вы о том, что...
Толстяк замолчал с многозначительным
видом, а я, стараясь не упустить ни слова, продолжал ничего не
понимать.
Краем уха, почти случайно, я слышал о
каком-то опытном горном мастере, отправленном сюда ещё в прошлом
году. Но почему сам император первым делом интересуется этим
простолюдином?
Тут явно что-то крупное
наклёвывается.
И я в это что-то не посвящён...
Ну а что с меня взять? В Раве, по
слухам, и с шестым десницей не очень-то церемонятся, а уж с седьмым
и подавно церемониться не станут.
Аммо молчал, молчал голос императора,
молчал, естественно, и я. И молчание затянулось минуты на две, не
меньше.
Наконец, Глас безжизненно
произнёс: