Они вернулись через месяц. Падение вниз, с высокого моста иллюзий, оказалось тяжелым ударом. Первым в их новой реальности.
Теперь жили здесь. Мир периодически работал – по неделе на каждом месте, до первого прогула. А Иса проходил практику от училища. Прямо в столовой, на первом этаже приюта.
Практика его заключалась в чистке картошки и разделывании мяса. Еще в ношении белой шапки, сползавшей на красивый смуглый лоб, но не добиравшейся до кончиков блестящей челки, которая падала на правый глаз. Особой любви к обретенной профессии он так и не обрел.
Большая белая шапка делала его похожим на Маленького Мука. Вначале я заметила ее. В тот отвратительный майский день, похожий на другие, я, чтобы немного разбавить свои изгибистые мыслеформы, загнувшиеся раком при написании пресс-релиза, направила свои стопы в столовую – обедать.
Он резал что-то кровавое на доске. Метнул взгляд на дверь. Этот взгляд странных глаз из-под блестящей черной челки – глаз маленького дикого зверька, зашуганного до смерти, но не раздавленного. Неважно, как сильно давят. Лупят по затылку, таскают за загривок, называют дебилом, навязывают чужую жизнь, орут, обувают-одевают-кормят-опекают-попрекают. А он всё жив.
– Сдрасти… – сказал одними губами.
Но я услышала. И мой зверь внутри приветствовал этого зверя – снаружи.
– Привет!
Звери не говорят человеческим языком, они просто поедают дымящуюся дымляму13. Совокупляются. Принимают в свою стаю. Сжирают чужаков.
А у этого зверька перевязана рука. Темная, худая, с ослепительно белой бинтовой повязкой пониже локтя. Удивительно тонкие кисти легко двигают тяжеленные чаны и двадцатилитровый чайник (попыталась я однажды сдвинуть его с места!), артистические пальцы снимают чугунную крышку над дымящимся варевом… Сервируют поднос – для меня… Мне захотелось разглядеть, какого цвета его глаза.
– Что с рукой?
Взглядывает, ослепляет улыбкой.
– В футбол играл. Вывихнул, – едва понятно отвечает.
– Помажь троксевазином.
– Да не… – улыбается смешливыми губами – в пол, смущенно, как аилская девица14. Опять взглянет, наливая компот, и обратно, в излюбленное место – в пол. Блестящие влажные глаза неважно, какого цвета.
На кухнях принято трещать без умолку о всякой ерунде, и, поддавшись влиянию эгрегора15 всех на свете кухонь и их веселых поваров, с губами, всегда готовыми пробовать на вкус похлебку, собственную улыбку или шутку, отрываю рот, чтобы… И замечаю на подоконнике толстую серую книгу с золотистой надписью на корешке «М. А. Булгаков».