Ведь там остался праздник наш,
Мой милый мальчик из высотки на углу.
На следующее утро на доске было крупно выведено мелом: А + Л.
Лёнька ухмыльнулся, подошёл и подписал:
= LOVE. А затем сказал стальным голосом старосты, не допускающим возражения:
– Светлана, ты сегодня дежурная по классу, правда? Сотри, пожалуйста, с доски.
Света фыркнула и пренебрежительно поводя плечиком, двинулась к доске, ещё не успев придумать, как дальше поступить. Её совсем обескуражил взгляд Лёньки, который стал вдруг дружественным и тёплым, когда встретился с её глазами.
– Спасибо, – еле слышно шепнул он в завиток покрасневшего уха, проходя мимо неё к своей парте.
И ей не оставалось ничего другого, как смущённо возить тряпкой по доске.
У подъезда росли пионы. Старушка с первого этажа и мама по весне вскапывали небольшую клумбу и сажали цветы. Беременной маме нравилось сидеть на лавочке и дышать пышным пионовым великолепием. Она гладила живот и бормотала: «То жара, то дождь зарядит. Скорее бы уже родить. Ну когда же… Когда? Сил больше нет». Отец выходил на балкон, жмурился от яркого света и восклицал: «Иди уже домой, хватит комаров кормить!».
Сейчас на скамейке нет мамы. Идёт дождь. А мамы нет. Совсем. Лёнька стоит под козырьком подъезда и смотрит на пустую мокрую скамейку, на лужи на асфальте, в которые шлёпаются капли, на разбухшие, распластанные цветы. Тяжёлый, тягучий запах смешивается со свежестью дождя, стелется низко.
Мама больше не увидит дождь. Не присядет на эту скамейку, не вдохнёт сладковато-травяной аромат, не поднимется по лестнице и не скажет жизнерадостно: «Ну-ка, зайчики мои, давайте ужинать!».
Никогда. Никогда.
Зачем тогда всё? Зачем эти глупые цветы, которые она любила? И зачем сам Лёнька?
Паренёк шагает под дождь. Крупные капли стучат по макушке, стекают по шее, по лицу. И туча низко, кажется, что застряла между ветками большого тополя.
Ещё шаг до клумбы. И руки безжалостно тянутся к мясистым стеблям. Листья стряхивают дождевую воду в Лёнькины рукава. Сыплются на землю розовые и бордовые лепестки, «тук» – ломаются стебли.
– Ты чего творишь, ирод? – из окна первого этажа высовывается старушка. – Эй! Эй! Лёнька! Чего творишь! Ну-кось уйди от клумбы!
Через минуту она появляется в дверях подъезда с клюкой наперевес. Но уже поздно. Все пионы сорваны. Лёнька держит их в охапке, как большой разлапистый сноп. И старушкина клюка впечатывается мальчишке в спину: