Лёнька никогда не приглашал девушек на медляки, не жаждал прикасаться к тёплой, подрагивающей талии, чтобы всё ближе, ближе прижимать к себе и ощущать округлость грудей под тонкой блузкой… Ему нравилось одну за другой ставить кассеты, перематывать магнитные ленты и наблюдать за смелыми или стесняющимися танцующими – близко, животом к животу или на пионерском расстоянии вытянутых девичьих рук, лежащих на плечах кавалера.
Две одноклассницы сплетничали рядом, говорили про Алину.
– Светка на перемене к ней в рюкзак залезла и нашла тетрадку.
– Чего?
– Тетрадку, говорю. Она там стихи свои записывала. А с обратной стороны тексты всех песен, которые он поёт.
– Да кто?
– (Шёпотом) Лёнька Лис. И сердечки, сердечки.
А + Л = Love.
– Ха-ха, вот это подстава…
– Да. И Светка эту тетрадку изорвала и в туалете в мусорку выкинула.
– Ясно, почему наша поэтесса сегодня ни одного стишка без запинки не смогла рассказать. Тетрадочки-то не было.
– А Алина ей даже ничего не сказала.
– А чего она скажет? Светка её так причешет, что она в школе неделю не появится… И всё равно разболтает всем секрет нашей отличницы…
Дальше Лёнька не слушал. Погремел подкассетниками на столе, нашёл нужную кассету, глянул на просвет, с какой стороны больше магнитной ленты, поставил перематываться до нужного места, пока Сергей Жуков чеканил бодрым солдатским темпом:
Крошка моя, я по тебе скучаю.
Я от тебя письма не получаю…
Потом Лёнька чуть заметно вдохнул побольше воздуха, будто собрался нырять. Нашёл глазами силуэт за шторой и втолкнул другую кассету.
Кокетливый голос Натальи Сенчуковой запел что-то про звенящее струной лето и про небо номер семь. Два шага, и Лёнька рядом с Алиной за занавеской.
– Пойдём, потанцуем.
На него вытаращились изумлённые, сумасшедше-счастливые, глаза, не верящие своему счастью.
Соскребающие челюсти с пола одноклассники посторонились, и они танцевали в центре класса, поддерживая друг друга, будто в вальсе – элегантно и нежно. И мелькала то копна непослушных вьющихся волос, то прямая мальчишеская спина с безупречной осанкой.
Лёнька не прижимался к своей даме, не лапал её, а вёл – ласково, но настойчиво. И никто так и не узнал, кроме них двоих, как вспотели их ладони.
Второй подъезд, седьмой этаж,
Губной помады карандаш,
И буквы А + Л пурпуром по стеклу.
Второй подъезд, седьмой этаж,