Холл, выложенный плиткой цвета сажи и оклеенный тёмно-серыми
полосатыми обоями, оказался не так уж и велик — в нём едва
помещались одёжная вешалка да громоздкая, странной формы подставка
для зонтов и тростей. По левую руку виднелись массивные
двустворчатые двери; сразу за ними начиналась лестница, круто
уходящая вверх и заканчивающаяся резной галереей, с которой,
видимо, можно было попасть на второй этаж[47]. В углу под лестницей
притулился небольшой столик с подносом для писем. Два коридора —
один прямо, другой направо — уводили из холла, в простенке между
ними висели бархатные портьеры, явственно траченные молью; они,
должно быть, скрывали за собой ещё один дверной проём. С
высоченного потолка свисала на цепи люстра, обмотанная целой вуалью
паутины. На стенах Гарри заметил странные металлические штуковины,
которые сначала не смог опознать — и только когда в них неожиданно
вспыхнуло желтоватое пламя, напоминавшее своей формой раздвоенный
рыбий хвост, он с изумлением понял, что это газовые рожки.
При их свете люмос стал не нужен, и Гарри погасил его, но
убирать палочку не торопился — она, словно заряженный пистолет в
руке, придавала ему уверенности и чувства безопасности. Сбоку
бесшумно, точно призрак, возник Том — он не последовал за Гарри
через дверь, а появился рядом уже на месте, как было при
перемещении камином, только на этот раз с небольшой задержкой,
будто что-то мешало ему — магия ли дома, или нечто иное — об этом
Гарри не успел спросить.
Те самые портьеры в простенке справа вдруг сами собой
раздёрнулись — и Гарри оглушил пронзительный вопль, громкостью
напоминавший рёв клаксона, а приятностью тембра — скрежет гвоздя по
стеклу:
— Грязнокровка! Поганое отребье! Как смеешь ты осквернять…
— Силенцио, — произнёс Том, и Гарри смутно удивился, как легко
удавалось различить его негромкий и размеренный голос на фоне
истеричного визга.
В резко наступившей тишине Гарри перевёл дух и только тогда
заметил нечто, сперва показавшееся ему окном. Секунду спустя он
понял, что то был ростовой портрет в натуральную величину — самый
реалистичный и заодно самый жуткий портрет, какой только можно себе
вообразить (не то чтобы Гарри в своей жизни видел их много, но этот
явно выделялся бы среди прочих хотя бы способностью голосить как
сирена), и именно его-то и скрывали прежде ветхие бархатные
тряпки.