Эффект наблюдателя | The Observer Effect - страница 115

Шрифт
Интервал


Особняк на площади Гриммо оказался высоким, мрачным, готического вида зданием, возвышавшимся в ряду других, таких же высоких, старомодных и посеревших от непогоды. Его стрельчатые узкие окна, забранные по низу решётками, глядели на Гарри как тёмные неприветливые глаза. Со скатов крыши струилась вода, не успевавшая уходить по водосточным желобам. Входная дверь была чёрной как дёготь. Чёрная черепица удачно сочеталась с чёрными наличниками и косяком. Когда Гарри ступил на высокие гранитные ступени крыльца, небо озарила ветвистой вспышкой лиловато-белая молния. Последовавший за ней раскат грома совершенно заглушил стук дверного молотка.

Да, именно так — вместо звонка на створке висел самый настоящий дверной молоток, сделанный в виде кусающей себя за хвост змеи, когда-то, видимо, ярко блестевшей своей серебряной чешуей, но сейчас почти слившейся по цвету с дверью. Чёрная краска вблизи тоже выказывала следы увядания — мелкую паутину трещинок и отслаивающиеся кусочки. За домом плохо следили. Здесь слишком давно никого не было.

Гарри замер, затаив дыхание. Ибо дверь, имеющая молоток чтобы постучать, не имела дверной ручки. Она сама либо открывалась, либо нет, и решал это только хозяин дома. Но сейчас хозяин влачил свои дни где-то в неприступной крепости посреди Северного моря, продуваемой ветрами и заливаемой дождями, охраняемой жуткими созданиями, выпивающими человеческие души. Мёртвые по ту сторону Стикса не были так далеки, как был последний из рода Блэков от своего фамильного гнезда. Гарри ждал. И ждал. И надеялся.

И дверь отворилась.

Под аккомпанемент нового громового удара, в белом, как сварочная вспышка, ореоле молнии он шагнул в дом.

-----

[46] Имеется в виду персонаж романа Джейн Остин (Jane Austen, 1775-1817) «Гордость и предубеждение» («Pride and Prejudice, 1813), знаменитый своим неромантичным признанием в любви, которое, скорее, звучало как обвинение.

Стоило Гарри переступить порог, как дверная створка тяжело захлопнулась за его спиной, лязгнув, будто сработавшая пружина капкана. Воцарилась кромешная темнота. Гарри окутал тяжёлый, спёртый дух заброшенного жилища — пахло плесенью, сырой затхлостью, старыми тряпками и слежавшейся пылью. Он нервно шепнул: «люмос!», и взмахнул волшебной палочкой.

Если приютская каморка Тома неприятно напоминала гроб, то сейчас перед ним был полноценный склеп. Казалось, где-то в доме притаились и покойники. Первое слово, которое приходило на ум при виде здешнего интерьера, было «траурный». Второе — «грязный».