Холодным утром, кутаясь в халате,
Король с горшка к окошку подошел,
И вид открывшейся ему из замка стати,
Все дерзновенные надежды превзошел.
Вдали, раскинувшись дугой широкой,
В лесах, на реках и заснеженных полях,
Сплелись картины ренессанса и барокко,
В многообразии эмоций, пышных вензелях.
Морозный воздух, как хрусталь, прозрачен,
Река струится резво подо льдом,
Безлистый лес стоит, ничуть не мрачен,
Мышиный писк на поле под скирдом.
Холмы сугробов белых, словно вата,
Своею пышностью затмили свежий хлеб,
Тростник, сквозь лед торчащий виновато,
Под брызгами морозными окреп.
Под снегом сосны вековые в два обхвата,
Зеркальный отблеск в санных бороздах,
И надпись на снегу мочой витиевато,
Под окнами дворца: «Король мудак!»…
«Что? Кто? Найти! Поймать!» —
Взревел король голодным чревом,
«То, чем писали – оторвать!»
Добавил он, объятый гневом.
«Злодея к вечеру изобличить!
Подлец, обгадил наше пробужденье.
Под стражу негодяя заключить,
Коли в уме имеет поврежденье!»
Мгновенно стража разбежалась по двору,
Но не искать врага – от короля укрыться,
Им склоки во дворце всегда не по нутру,
И наплевать им, кто на снег мочится.
Один начальник личной стражи начеку,
Ведь для него писюн – ступень в карьере,
Вот если руки скрутит он бунтовщику,