Мужчина вмиг на глазах осунулся. Взор затуманился, он смотрел в землю, а я не в силах была продолжить, сказать те слова утешения, которые заготовила заранее.
– Януш, я здесь, потому что вы мне отец тоже. Вы слышите? Тела его не нашли, прошло уже больше года, но я уверенна, что увижу его снова. И вы верьте в это. Доминик не из тех, кто так просто уходит. Я уверенна, сюда ворвутся войска, разнесут этот лагерь в прах и мы снова увидим Доминика.
Я плакала, пока говорила ему все это. Наконец мне было с кем поделиться своим горем. Я столько носила его в себе, переживала. Кроме Ханны, так откровенно о любимом я не говорила больше ни с кем. Мне стыдно было рыдать, но меня словно подменили, все слезы вырывались наружу, облегчая сердце и душу. Стыдно было плакать перед человеком, у которого было на сотню причин больше раскиснуть. Януш обнял меня. В его глазах тоже стояли слезы. Я не знаю, о чем он думал. Гордился ли он сыном? Ведь тот пошел на войну ради него.
Вдоволь наплакавшись, мы поговорили.
– Как вы тут?
– Плохо, Николь, это – самое ужасное место на земле. Понимаешь, я должен их убивать, обманывать. Они снятся мне по ночам. Трое из нас уже сошли с ума, двое – кинулось на электрическую ограду. Никому не пожелаю такого. Никогда.
Это съедало его изнутри, я видела это по его внешнему виду, по манере говорить. Человек был на грани.
Посидев немного молча, я уже собиралась уходить.
– Может вам нужно что-нибудь? Я смогу достать, все, что угодно.
– Нет, дочка, ничего мне больше не нужно. Все нормально.
Он сказал это с легкой улыбкой, но тон его настораживал. Я вышла с барака на воздух, наполненный удушливым дымом, условившись с отцом о новой встрече, и моя голова была переполнена мыслями о том, что же имел он ввиду, когда говорил, что ему больше ничего не надо?
Перед приездом поезда нужно было хоть немного поспать. События и впечатления этих дней не давали мне отдохнуть. С мыслей не уходило лицо Януша. Слава богу, что его не видят таким родные. Они бы не вынесли этого.
Я долго ворочалась, вслушиваясь в разговоры девушек снизу. Мне не давала покоя и предстоящая селекция. Радовало лишь то, что не я буду делать вердикт и отправлять людей в газовые камеры. Их с весны прибавилось, как и крематориев, комендант обещал, что теперь они будут дымить чуть ли не сутками. От этого кровь стыла в жилах. Но Томас, я не могла забыть его взгляда. Он тоже был не в восторге, но деваться было некуда. Ослушаться – значит подписать себе смертный приговор.