Прогулки с курицей и без - страница 3

Шрифт
Интервал


Переходя к характеристике книги в целом, хочется выразить уверенность в том, что ее читатель, где бы он ни жил, без сомнения откроет для себя новое имя в русской литературе и будет с нетерпением ждать следующих публикаций этого талантливого автора.


Александр Городницкий

Буфет моей бабушки

Мне часто задают вопрос: «А почему ты/вы – Геня? Это ведь женское имя. Это мою бабушку звали Геня. Где Григорий и где Геня?»

Когда-то и я задал этот вопрос своей маме. Она мне ответила, что Григорий – это по традиции в память об умершем дедушке, отце папы, а Геню она придумала сама, потому что очень хотела назвать меня Леней, но супротив традиций не пойдешь. Так я и остался Григорием на бумаге, а по жизни мама стала называть меня Геней, поменяв в Лене «Л» на «Г», то ли из уважения к бабушке, то ли… У бабушки, Евгении Абрамовны Богад (в девичестве), с дедушкой, Григорием Владимировичем Щириным (моим полным тезкой), была большая любовь и красивая жизнь – до самой смерти дедушки. Учитывая, что дедушка почти весь 1925 год провел в Америке в командировке, то умереть он инфаркта в 32-м, что с ним и случилось, возможно, оказалось лучше, чем от пыток и пули в 37-м. Но о его поездке в Америку будет отдельный разговор, а пока вернемся к теме рассказа.


В свое время дедушке выделили очень милую трехкомнатную квартиру на четвертом этаже с большой кухней и лоджией. После смерти дедушки бабушку «уплотнили», если кто помнит такой термин: в одну из комнат вселили какую-то нуждающуюся семью. Потом в этой семье появились дети, им отдали и вторую. И осталась у бабушки только одна комната. Туда, к бабушке, меня, малолетку, родители часто отправляли на выходные. Бабушка Женя меня очень любила. Она была единственной в нашей семье, кто называл меня «Гришенька». Мне это не нравилось, но я все понимал и виду не подавал.

В бабушкиной комнате стоял огромный, резного дуба буфет до потолка, а потолки в 30-х были 3,5 метра. Буфет этот они с мужем то ли купили, то ли им подарили на свадьбу в 1914 году. На левой и правой дверцах верхней части этого гиганта были два одинаковых, но зеркальных по отношению друг к другу натюрморта, выполненные резьбой по цельному куску дерева. Натюрморты изображали увесистый по виду набор диковинных фруктов, из которых я знал только яблоки и виноград. Мне, малышу, было ужасно интересно, вскарабкавшись на стул, трогать полированный горельеф под бабушкины объяснения. «А это, Гришенька, ананас» – «А что такое ананас?» – «Это, Гришенька (бабушке ужасно нравилось звучание этого имени, и она повторяла его при каждом удобном случае), такая сладкая шишка» – «Сладких шишек не бывает», – возражал я.