Он уже спустился в холл, миновал
сонного швейцара, толкнул даже входную дверь. На пороге
остановился, с минуту постоял, щурясь на солнце. Усмехнулся криво и
поплёлся наверх. Многолетний, въевшийся в плоть и в кровь навык
заброшенного в самое логово противника офицера, ставшее частью его
самого свойство всегда доводить начатое до конца, в который раз
взяло верх над разумом, над чувством попранной справедливости, над
всем. Ричард Г. Нунан, свой среди чужих, в третий раз за сегодня
постучал в дверь до одури знакомого кабинета и, не глядя в глаза,
бухнул с порога:
- Ладно, шеф, вяжите меня
тёпленького, я согласен. В конце концов, кто, если не я.
Рэдрик Шухарт, 34 года,
освобождённый под залог заключённый
- Рыжий, - натужно просипел Гуталин.
- Рыжий, у тебя выпить есть?
Рэдрик на секунду замялся, оглянулся
на дверь. Затем решительно извлёк из-за пазухи флягу, отвинтил
крышку и поднёс горлышко к губам умирающего. “Опять засосал
Гуталин”, - не к месту припомнил он.
Гуталин закашлялся, ходуном заходила
некогда могучая, а сейчас ставшая впалой грудь, пальцы судорожно
вцепились в больничную простыню. Рэдрик, закаменев лицом и до боли
сжав кулаки, смотрел на него. Ещё один, с горечью думал он.
Очкарик, Пудель, Хлюст, Болячка, Кактус, Слизняк, а теперь Гуталин.
Пасынки Зоны, приёмные её сыновья, которых одного за другим она
забирала себе.
- Рыжий, - едва слышно выдохнул
Гуталин, отдышавшись. - Наклонись ко мне. Ближе, ещё.
Рэдрик нагнулся, едва не коснувшись
ухом потрескавшихся, обмётанных белёсым налётом губ.
- Вагонетки на насыпи, - прохрипел
Гуталин. - Десять шагов к востоку от головной вагонетки. “Рачий
глаз” там, прикопан под камнем. Возьмёшь его, понял?
Рэдрик кивнул. Гуталин сипло,
судорожно дышал, обтянувшая лицо серая кожа, казалось, порвётся
сейчас на скулах.
- Карта там же, под камнем, - выдавил
из себя Гуталин. - Увидишь всё сам. Теперь запоминай. Я из Зоны
неделями не вылезал. Жил в ней, жрал в ней и спал. В таких местах
бывал, где никто больше. Знаешь, почему Зона меня не брала?
Рэдрик отрицательно помотал
головой.
- “Рачий глаз”, это всё он. Это как
пропуск. Как “свой-чужой”. С ним Зона тебя пропускает, с ним она
тебя не берёт. Я в “ведьмином студне” купался, на перине из
“жгучего пуха” спал. Так вот, хабар я по “комариным плешам”
раскидал, чтоб никому не достался. Но с “рачьим глазом” тебе
“плешь” нипочём, руку туда сунешь, и бери. А теперь поклянись,
Рыжий, женой своей клянись, дочкой. Глаз и лампу возьмёшь, это мой
за тебя выкуп. И всё. Потому что…