— Отдыхайте, князь, набирайтесь сил. В плену все равно делать
нечего. Врач сказал мне, что с вами все будет в порядке. Только
полный покой нужен на пару недель.
И тут я, скосив глаза еще больше, разглядел, что в десятке
метров за спиной кавалергарда двое других лекарей, забрызганных
кровью и похожих на мясников, возятся с человеком, у которого
только что отпилили ногу. И эта его нога валялась рядом с
деревянным столом, на котором он лежал. А они старались сшить
культю из ошметков мяса. И меня пронзила мысль, что просто не может
быть настолько реалистичной реконструкции исторических событий! А
что если, на самом деле, я каким-то чудом перенесся во времени
назад после попадания вражеской ракеты?
Полковник кавалергардов тоже был ранен. Правый рукав его формы
почти полностью отрезали, а перевязанная до локтя правая рука в
окровавленных бинтах лежала в перевязи, надетой на шею. Должно
быть, она сильно болела. И, тем не менее, человек в мундире
полковника превозмогал боль и улыбался мне. Что все-таки вселяло в
меня сомнения в реальности происходящего. А вдруг все это какие-то
спецэффекты? Возможно, что здесь не просто исторические
реконструкторы собрались, а фильм про старые времена с размахом
снимают?
Тут послышался лошадиный топот. И лекари зашептали друг
другу:
— Император едет!
Лошадь фыркнула, остановившись. И вскоре в поле моего зрения
снова появился тот самый человек, удивительно похожий на Наполеона.
Заметив знаки отличия полковника, он направился прямо к нему,
сказав по-французски:
— Я полагаю, что вы здесь самый старший по званию среди
пленных?
— Полковник кавалергардов Николай Репнин к вашим услугам,
государь, — представился этот человек.
— Вы хорошо сражались, — заметил тот, который разыгрывал из себя
Наполеона.
— Приятно услышать похвалу от такого великого военачальника, —
проговорил Репнин, учтиво поклонившись.
А в моей голове заметались мысли: «Да у них тут все-таки
настоящее представление! Ишь, какие манерные! Неужели же, если все
это по-настоящему, то стал бы русский офицер так расшаркиваться
перед вражеским полководцем? Или в эти времена так было
принято?»
Но, больше всего меня смущала даже не обстановка вокруг, а эти
чужие воспоминания, которые время от времени накатывали,
захлестывая мой разум. И я лихорадочно рассуждал об этом явлении,
пытаясь найти ответы: «Что же получается? Если это все просто бред
и последствия контузии, то откуда же я тогда знаю французский, если
я его никогда не учил в своей жизни до момента попадания ракеты?
Стоп. Если ракета в меня попала, значит я умер, так получается? Но,
я же жив, вроде бы, хоть и контужен? Или…» И тут мои рассуждения
прервались, поскольку Наполеон снова навис надо мной, спросив, как
я себя чувствую, на что я опять лишь слабо прохрипел. А он,
распорядившись, чтобы пленникам вернули их личные вещи, оказали всю
возможную помощь и накормили, снова вскочил на коня, немедленно
ускакав по своим делам.