Согнулась, и Толик начал кивать, мол, смотри, какой вид, но она
быстро выпрямилась.
— Номера пригодятся, — сказал я. — Выпиши пока, пожалуйста, а мы
с тобой, Толя, давай по палатам пройдёмся, может, кто из пациентов
вспомнит чего-нибудь.
С этим не повезло. Дед лежал в шестой палате (начитанный Толик
при этом хмыкнул). Окна целые, на зиму ещё не затыканные, занавесок
нет. У одной стены четыре койки, у другой две, старые, солдатские,
накрытые шерстяными одеялами. Подушки маленькие, на наволочках
видны штампы с инвентарными номерами. Есть одна розетка, оплетённый
провод к которой шёл прямо по стене, так как кабель-каналов у нас
ещё не было, под ней — единственная в палате тумбочка с
покосившейся дверцей. Сидящий рядом с ней мужик с морской наколкой
на плече только что прибил таракана тапочком.
Половина пациентов новые, деда не знали, остальные ничего особо
не помнили. Его койка уже занята, личных вещей он, уходя, не
оставил, если не считать лежащей на подоконнике книжки про
бандитов. Название не видно, но понятно, что это из серии «Чёрная
Кошка», у них узнаваемые обложки с крупными контрастными
буквами.
Одна койка пустая, но вообще-то там кто-то лежал, просто вышел
покурить. Усатый пятидесятилетний мужик, лежащий в углу, деда
помнил, но ничего нового не сказал.
— Да маразматик старый, — он пожал плечами. — Всё рассказывал,
что его из квартиры забрали, а я спросил у медсестёр — бомж,
говорят. Орал он каждый день, заманал ей-богу, спать не давал. Его
раз в коридоре положили, привязали, так он и там орал.
Как охотно все поверили в то, что он бомж. Слишком охотно, и
никто даже не попытался разобраться.
Я вышел в коридор, где меня и перехватил Толик.
— Пошли покурим, Паха, — предложил он тоном заговорщика.
— Ну пошли, — я кивнул.
Пошли до курилки, а по пути Толя шептал, что нашёл парня,
который деда знал лучше и мог рассказать побольше. Парень рисковать
не хотел, поэтому согласился встретиться только там.
Открыли дверь на лестницу, а парень, стоящий на площадке между
первым и вторым этажом, повернулся к нам. Пацану меньше двадцати,
весь болезненно худой и бледный, в белой майке и чёрных спортивных
штанах. Правая нога в гипсе — он стоял, опираясь на костыли.
Но почему я так внимательно на него смотрю? Почему он мне так
знаком? Будто я видел его совсем недавно, только он выглядел
иначе.