И сегодня ситуация, и без того
аховая, резко обострилась после идиотского (иначе и не скажешь)
распоряжения главнокомандующего войсками петроградского военного
округа генерала Иванова, который отдал циркулярный приказ всем
запасным полкам Лейб-Гвардии, расквартированным в столице, быть
готовыми к отправке на фронт в недельный срок. И, разумеется, этот
приказ был тут же доведен до сведения не только исполнителей, но и
самой солдатской массы. Нужно ли говорить о том, что это произвело
самое тягостное впечатление на «бравых защитников Отечества» в
столичных казармах?
Добавьте к этому, что структуры
МВД в столице только-только начали приходить в себя после
фактического разгрома во время минувших Февральских событий, и вы
поймете, насколько все было плохо. Ведь даже госаппарат в
Петрограде сейчас толком не начал функционировать. Одних архивов
сколько пожгли. Разумеется, не все пожгли «революционные массы», но
списали на них все, что только возможно, подчищая
следы.
Но и те сведения, которыми таки
снабжали меня Отдельный Корпус жандармов и Департамент полиции,
отнюдь не внушали оптимизм. Шли разговоры о том, что ваш покорный
слуга никакой не Император, а самый настоящий узурпатор, который
под угрозой жизни вырвал у Николая Второго отречение не только за
него самого, но и за Цесаревича, тем самым злонамеренно лишив его
законного права престолонаследия. Что Император Алексей Второй ждет
выступления верноподданных и что он будет благодарен всем тем, кто
ему поможет вернуть себе родительский Престол. Причем такие
разговоры шли и в казармах, и в кулуарах Государственной Думы и в
столичных салонах, и на рынках, и в очередях. В разных местах эти
разговоры находили разную степень сочувствия, но то, что такие
разговоры быстро набирали оборот, было непреложным и до
чрезвычайности тревожным фактом. Интриги уже полным ходом обретали
очертания реальных заговоров, а сплетни в великосветских салонах
однозначно утверждали, что Государю Императору Михаилу
Александровичу Романову править осталось всего несколько дней и он
уже вот-вот отречется. Или его отрекут. Возможно даже обойдутся без
романтики, без табакерок в висок и прочих гвардейских шарфов, а
просто и без изысков поднимут «Августейшую Особу» на солдатские
штыки.
В бессильной ярости сжимаю
пальцами ледяной парапет моста.