Черт, может тут где-то рядом у них логово? И ведь не
развернуться уже… Сдать назад? Нереально с моим грузом…. Ладно,
киски, сами напросились.
Он выжал сцепление, включил передачу… И тут Сема краем глаза
заметил справа какое-то необычное движение. Он машинально повернул
голову и замер с полуоткрытым ртом. Высоченная старая ель на правом
берегу ручья вдруг качнулась в его сторону, затрещала и медленно,
словно в кино, начала рушиться прямо на «HINO».
Реакция у Семы была хорошая всегда. Он спинным мозгом понял, что
уже ничего не успеет сделать, кроме…
Рванув на себя ручку двери, шофёр вывалился наружу, упал на
четвереньки (он тут же промок с ног до головы, но не обратил на это
ни малейшего внимания) и с наивозможнейшей прытью кинулся в
сторону.
И тут же позади него ель с глухим шумом и треском рухнула
точнёхонько на кабину «HINO».
Втянув голову в плечи, Сема обернулся на бегу и увидел, что
ствол дерева смял кабину грузовика чуть ли не до самого сиденья
(ох, как я это я успел выскочить!) и образовал между берегом и
машиной нечто вроде короткого моста. И по этому мосту, поматывая из
стороны в сторону квадратной головой, шел на четырех лапах матерый
громадный медведь. Вот он, дойдя до того, что было когда-то
кабиной, ловко спрыгнул прямо на сцепленные между собой кедровые
стволы, уселся на задние лапы, поднял морду к небу и заревел. И
было в этом реве столько угрозы и ярости, что Сема, теряя голову,
кинулся к берегу, продрался сквозь колючие заросли ежевики и, не
разбирая дороги, кинулся в глубь тайги.
К леспромхозовской базе он вышел на исходе дня.
Эти несколько часов в тайге слились для Николая Семкина в одну
невероятно длинную и тягуче однообразную минуту, в течение которой
он шел напролом без дорог и тропинок сквозь буйные летние заросли
уссурийской тайги, стараясь лишь не потерять направление, которое
ему было, в общем-то, известно. По прямой до базы было не очень
далеко – большую часть расстояния он все же успел проехать, но
пеший путь сквозь тайгу – это вам не прогулка по набережной у моря,
а к ручью, чтобы облегчить дорогу, Сема бы теперь не вернулся ни за
какие коврижки. Впрочем, был он человеком бывалым, вырос неподалеку
от этих мест и потому, даже в порядком испуганном своем и
лихорадочном состоянии, панике окончательно не поддался, местному
лешему и собственному страху заплутать себя не дал и, когда солнце
окончательно склонилось к западу, а в тайге потянуло вечерней
прохладой, деревья впереди чуть поредели и меж стволов тёмным
серебром блеснул Сукпай.