О! А вот и мой любимый раритет – «Записки из подполья». Обожаю эту книгу, вся эта комната в углу и оформившаяся в ней философия экзистенциализма… Вот странное дело: родился-то я намного позже того, как само слово «экзистенция» стало чуть ли не ругательным. Копаться в себе, задумываться о том, кто ты, зачем и куда идёшь, стало пошлым ещё, по-моему, у вас там – в начале двадцать первого века. Я родился гораздо позже, но откуда во мне тяга к этой теме? До сих пор не понимаю. Но каждый новый кусочек страницы с очередным словом отрываю для покупателя так, как будто это кусок моего собственного сердца, – вот как люблю эту книгу. Знаю «Записки…» наизусть, но покупателям показываю их в последнюю очередь.
Вот ещё пара шедевриков, мировая классика, девятнадцатый век, двадцатый… Смотрю на старинные книги, и прямо слёзы наворачиваются, какую культуру мы потеряли, от чего отказываемся, какие откровения стараемся забыть через этот запрет на язык, на слова, прекрасные глубокомысленные русские слова… А теперь вот «ум» да «ум» кругом.
Но есть отдельные словофилы, готовые отдать за новое для себя и старое для мира словечко последние деньги. А некоторые сами приносят на продажу свои библиографические раритеты.
Правительство решило лишить нас языка, но великую русскую культуру так просто не убить! И у Торгаша, я знаю, несмотря на его прозвище, главная цель не выручка, а сохранение, хотя бы частично, той – доумной – великой культуры. Хотя сам он строит из себя циника, барыгу какого-то, но я-то вижу его насквозь, и верю ему, иначе бы не пошёл за ним, обрекая себя на долгие прятки и смертную казнь, которая обязательно случится в конце всех концов. В общем, дорогие мои предки, что бы дальше с нами тут ни произошло, я хочу, чтобы вы там у себя знали: мы боремся за наши язык и культуру и будем бороться до конца! Собственно на дальнейшую, более агрессивную борьбу мы и копим деньги. Национальная валюта у нас хоть и временная, но всё же валюта. Правда, не знаю, как нам удастся перевести всё наторгованное в электронный формат…
Опа, стучат. Торгаш, как всегда в таких случаях, просыпается мгновенно и тут же хватается за свой лазерный пистолет, но стук вроде бы условно правильный. Подозреваю, что пришёл наш постоянный друг, тот самый Умау.
Вместе с Торгашом, настороженно переглядываясь, тишайшими шагами подходим к двери, я смотрю в глазок… Точно – Умау. И чьё-то изящное, если не сказать худое плечо рядом с ним.