А потом папа принес белую книжку в бумажной обложке. На ней – какие-то люди в странных позах. Тетка с закатанными глазами. Ничего не понятно. Я взгромоздился на папину грудь, и он начал читать:
– Том! – Ответа нет.
Вот так Марк Твен стал на всю жизнь моим любимым писателем. Для русского читателя Марк Твен – это прежде всего Том Сойер. Американцы более всего ценят его за «Приключения Гекльберри Финна». Эту книгу отец тоже купил. Она выглядела солиднее: серьезный картонный переплет. И прочитал я ее уже сам и позднее: года через два-три. Я понимаю американцев. «Том Сойер» – это весело, это остроумно, это здорово. И детям интересно, и взрослым. А вот «Гекльберри Финн» – это серьезный роман. С показом характеров и жизненых коллизий, с философией и политикой, с кошмаром североамериканского бытия середины позапрошлого века. И сделано это исключительно средствами литературы, без всяких там авторских разглагольствований. Не то, что здесь у меня. Другой жанр. Так я ведь и не Марк Твен. Уж извините. Чем богаты, тем и рады.
…Мне – четыре с половиной. Ранняя зима. Ранний закат. Ранний мороз. И мы уже вовсю катаемся с горки: от больницы и прямо до пруда. Вроде бы уж и домой пора. Но подходит соседка Анна Алексеевна и берет меня за руку.
– Пойдем!
– А куда?
– К Кругловым. Поищем для тебя букварь.
И мы проходим мимо больницы и стучимся в дом Кругловых.
– У вас остался старый Катин букварь? – спрашивает Анна Алексеевна.
– Есть. Только Катя из него картинки повырезала кое-где.
– Ничего, пойдет.
Вначале приходим к Анне Алексеевне, и она проглаживает утюгом страницы букваря: мало ли какая зараза может прилепиться внутри. Меня нисколько не огорчало, что не хватает некоторых картинок. И тем более не огорчало, что не хватает части текстов на обороте бывших картинок. Текст я все равно не понимал.
Ужасно довольный, прибежал домой и продемонстрировал букварь отцу. Папе букварь тоже понравился, и он быстренько показал мне, как складывать буквы в слоги и слова (буквы-то я уже давно знал). Простые коротенькие слова у меня сразу начали получаться, а с более длинными или сложными я еще долго плюхался, регулярно обращаясь к отцу.
– А посмотри-ка! Здесь написано, как эту девочку зовут, – говорит папа.
И я с большим усердием начинаю разбирать подпись под картинкой, не тронутой ножницами Кати.